Виталий Полупуднев - Митридат

Ему сильно захотелось побывать у Евпории, оправдаться перед нею за невыполненное намерение бежать в пираты. «Теперь-то она уже не будет смеяться, ведь не по своей воле отправляюсь я в плавание. Причем наверняка и бесповоротно!.. Боги что-то задумали!»

Опоясавшись коротким мечом, Гиерон накинул на плечи старый плащ, а подарок хозяина аккуратно свернул и взял под мышку. Через полчаса он был у калитки Евпории и засвистал дроздом, давая знать о себе.

– Тсс… – встретила его озабоченная и заплаканная Дидона, приложив палец к губам. – Послушай!

Из глубины домика, окруженного цветочными клумбами, доносились глухие звуки ударов вперемежку с грубой бранью и женскими воплями.

– Это хозяин Клитарх наказывает Евпорию!

Гиерон отстранил служанку и приблизился к дверям дома.

– Зазналась, подлая, зазналась! – слышался гневный голос Клитарха. – Отказываешь выгодным гостям, жрешь и пьешь хозяйское, а что даешь мне?

– О Клитарх! – отвечала Евпория, рыдая. – Но эти гости – грязные матросы, деревенские скотоводы, не умеют сказать приличного слова и дышат луком и чесноком! Они противны мне!

– Они несут деньги – это главное! А что они тебе противны, меня не касается!

– Пойми, Клитарх, после этой неумытой оравы портовых пьяниц и пастухов уже ни один горожанин не зайдет ко мне посидеть у очага и послушать мою игру на кифаре!.. Всякий скажет, что не приятная женщина живет здесь, а грязная уличная гетера, которая не брезгует медными деньгами матросов!

– Да, но твои горожане сидят и слушают, а матросы и пастухи приносят хотя и медные, но деньги!

– Не буду я принимать матросов!

– Нет, будешь!

Послышались удары и брань.

– Слушай, – сообразил Гиерон, обращаясь к плачущей Дидоне, – утри слезы, не тебя бьют. Мы сейчас прекратим это!.. Иди скажи, что в воротах ждет приличный гость!

Служанка, утирая слезы, робко поднялась по ступеням крылечка и вошла в дом. Через минуту крики и звуки побоев прекратились. Дидона вышла и сказала:

– Как ветром сдуло! Вышел через заднюю дверь! И наказал, что, если к его возвращению не будет денег, отправит Евпорию, а с нею и меня, на рынок с рогожками в руках!

– А, пират, добытчик! – встретила Гиерона хозяйка дома с досадой в голосе. – Так это ты и есть тот «приличный гость», который ждал в дверях?.. О боги, не миновать мне опять хозяйской палки! Ну, говори, как твой хозяин прославился на весь город и вошел в милость к Махару! Говорят, он отправляется в плавание?

– Мы вместе отправляемся, Евпория!

Женщина не удержалась от смеха, одновременно хватаясь руками за избитые плечи.

– Ха-ха-ха!.. Ты уже не пират, а царский моряк? Поразительно! Ты неплохой парень, весельчак, но я не верю тебе больше – ты лгун и трус!

– Я трус? – возмутился Гиерон. – Нет, Евпория, я не трус, просто у меня в голове есть немножко мозгу!.. Что толку в опрометчивости и глупой отваге? Да, я отказался от пиратства, так как мой господин пошел в гору!.. Я опять сыт и каждый день пью вино!.. Что еще надо?.. А сейчас я взойду на корабль не по своему желанию, а по приказу хозяина. И буду не матросом и не пиратом, а личным телохранителем господина! Мне все будут кланяться, как приближенному наварха!.. За что же ты обзываешь меня лгуном и трусом?.. Не ожидал я этого от тебя! А я пришел сказать, что все добытое в плавании принесу тебе! Вот ты назвала меня трусом. Да не я ли сидел в яме у Парфенокла и смеялся в глаза палачам, когда они потащили меня на дыбу и начали крутить зубчатое колесо? Жаль, ты не могла видеть меня в тот страшный час!

– Да? – Евпория широко открыла глаза, невольно содрогнувшись. – Ты был в руках палачей и не испугался?

– Ты еще будешь сомневаться в этом!

– Как же ты остался цел и жив?.. Парфенокл помиловал тебя?

– Ого! Парфенокл содрал бы с меня кожу! Он не простил мне песенку, которую я сочинил о нем и о Миксте! В ней я использовал твои ругательства… Ты мастерица ругаться!

– Мои ругательства?.. А я-то при чем?

– А при том, что ты мастерски ругаешь своего Жабу-Клитарха! За глаза, конечно!.. Мне такого не придумать. И я твои словечки, словно стрелы, измазанные навозом, пустил как бы в Микста, а на самом деле в Парфенокла. Это все поняли. Свиная утроба, кошачий кал!.. Как думаешь, трусливый посмел бы так ругать архонта?

– Это верно, – притихшим голосом ответила Евпория. Она уже не смеялась над своим гостем, а смотрела на него с любопытством и уважением. «Нет, – думала она, – этот Гиерон совсем не такой уж нарцисс и сделан не из сырой глины!.. Действительно, песенку пели всюду, к великой досаде Парфенокла. Кто же осмелился сочинить такое?.. Все он же, Гиерон!»