Гаджимурад Гасанов - Зайнаб

Надо было торопиться к покойной жене, чтобы выполнить свой долг живого перед мертвой. Поднять ее на коня и поторопиться домой. Так и поступил…

Когда Муслим с телом жены добрался до селения, там никого из сельчан осталось. Пока Муслим был занят поисками своей жены, они страшно напуганные оборотнем, предав его с женой, переселились куда-то. С собой забрали его мать и остальных членов семьи, даже адреса не оставили.

Мустафа направил коня со своей тяжелой ношей прямо к дубу-великану. Увидев всю тяжесть предательства сельчан в это трудное для себя время, он на минутку так раскис, что расплакался. Дрожа от горя и обиды, он снял тело жены со спины коня, держа ее на руках, направился к дубу-великану:

— На, дуб-великан, ты нами жизнь дал, а теперь забирай нас обратно! Возьми нас в свои объятья! Погибшего отправь в чрево земли, живого пусть небеса забирают к себе! Я больше не могу жить иначе!..

Дуб-великан, Заброшенное селение через несколько лет. Смеркало утро. Ранняя заря. Дуб-великан, с простертыми в небо в немом вопросе двумя беспалыми руками, чернело за селом. На крышах полуразрушенных домов, сараев стаями сидели черные вороны, устраивая между собой извечные своры. Одни из них огромными стаями поднимались на небосклон, другие, делая крутые виражи, направлялись на сельское кладбище. Переулки обросли крапивой, бурьяном, могильное карканье черных ворон, подгоняемое ветром, прерывалось и заглушало, разбитое о неживые стены осиротевших домав…

1993 г.

Тагиру, хотя по роду профессии чабану, за шесть лет надо было научиться привыкать вставать с утренней зарей, но он и так не отвык от юношеской привычки крепкого сну по утро. В первые дни, когда старший чабан, дядя Мурад взял его к себе своим помощником, пытался отучить от утреннего сна: обливал водой, вытаскивал из постели за руку, к утренней заре к нему в постель подкладывал ледяные глыбы, — у него так и ничего не получилось.

Тагир легко справлялся с любой работой, был верен, предан друзьям, чтобы спасти товарища готов был прыгнуть в огнь, отзывчивый, безотказный, но любил спать. Долго старался старший чабан отучить его от этой привычки, как раз чабан и должен быть легким на сон, вставать с зарей, ничего не получилось. Он один день в сердцах выругался и обещал при первом удобном случае отправить его обратно домой.

Через пару дней чабанов вместе генеральный директор агрофирмы посетил чабанов. Ознакомившись с их житьем-бытьем, другими условиями жизни, довольный упитанностью овец, когда собрался уходить, спросил у главного чабана:

— Как себя проявляет молодой чабан Тагир?

— Просто, никак! — возмутился главный чабан. — Оказался лишним бараном в отаре овец!

— Он сирота, ему деваться некуда, потерпи немножко, пусть привыкает.

— Терплю! — зло бросил главный чабан.

Этот весь разговор подслушал Тагир, разозлился, решил сегодня же ему отомстить:

— Я тебе покажу, кто лишний баран, пьяница несчастный! Ты еще не так обо мне загворишь.

Главный чабан по семейным делам на несколько дней сына отправил в селение. Отару он пас вместе с Тагиром. Тагира он отправил в один конец отары, а сам стал в другом конце. Тагир тихо обошел отару, незаметно для главного чабана увел собак далеко от отары, когда отара оказалась у Ромки леса, он набросил плащ-полатку на голову, стал на четвереньки и с воем бросился на овец.

— Тагир, собачий сын, ты где греешь свою задницу? На отару напали волки!.. Беги быстро, приведи собак! Ты слышишь меня, ослиное ухо?

Тагир быстро отбежал на то место, куда был поставлен главным чабаном и, что есть мочи, ответил:

— Есть привести собак! — а сам лопался от смеха. Потом он долго помнил этот случай. Он ненавидел работу чабана, но ему деваться было некуда. На до было на что-то жить. Он был круглой сиротой, родителей вместе с младшим братом он потерял четыре года назад — в горах их ударила молния.

Сегодня Тагир, странно, проснулся еще, когда только-только начинал брезжить Восток. Сначала, по привычке, приоткрыл правый глаз, оглянулся, потом левый, когда увидел рядом храпящих под бурками в крепком сне дяди Мурада и его сына, многозначительно улыбнулся. На душе у него было легко, свободно, сердце его было переполнено каким-то таинственным волнением, которое подталкивало его к каким-то прекрасным порывам, придающим ему легкость и душевную возбудимость. Он вскочил, как пушинка, в сердце играла такая неподдельная радость, оно подпрыгивало так, что готово было вот-вот куда-то улететь. Кровь разыгралось так, что она стала такой горячей и настойчивой, он чувствовал с какой скоростью она разбежалась по большим и малым кровеносным сосудам по всему телу, давая ему силу и энергию, что он не выдержал и рассмеялся. Стягивая на ходу с гвоздя, забитого в стене, полотенце, ударив створки дверей друг о друга, выбежал на улицу. И побежал вверх, к тому месту, где недавно открылся родник на месте, куда ударила молния. Тот день разыгрался такой ураган, по небосклону змейками ползали такое огромное количество молний, что одна из них сорвалась на скалу рядом со стоянкой чабанов, ударила о скалу с такой колоссальной силой, что она зигзагообразно разорвалась на две части. Из образовавшейся глубокой трещины сверху вниз фонтаном брызнул чистейший ледяной родник. Он подставил свое разгоряченное тело под ледяные струи воды и расхохотался.