Валентин Пикуль: Нептун с Березины

Теперь начиналось плетение тернового венца! Оскорбленный подозрениями и не находя способов для своего оправдания, в январе победного 1814 года Павел Васильевич просил у царя полной отставки. Император не согласился с ним, разрешив лишь «безсрочный заграничный отпуск».

— С сохранением адмиральского жалованья, — сказал царь…

За границей Чичагов жил не только жалованьем, но доходами со своих имений в России, получая еще 1825 пенсионных рублей за ордена, которые имел. Вдали от родины адмирал начал свои мемуары. Проживая в Италии, он писал их на итальянском, в Англии продолжил на английском, в Париже писал на французском, а живи он в России, то, наверное, писал бы на русском языке. Начал он издалека — со смерти Петра I, когда родился его отец. Постепенно росла громадная кипа исписанной бумаги со множеством вставок и вклеек в листы рукописи.

Французские издатели, думая, что адмирал станет оправдываться за Березину, просили его мемуары для публикации.

— Я пишу не для вас, — отвечал Чичагов, — и записки мои достойны внимания публики лишь после моей смерти…

Как и отец, он рано начал слепнуть, продолжая писать карандашом по клеточкам — на ощупь. Любимой его дочерью была младшая, Екатерина, обликом напоминавшая ему покойную жену. Она без любви стала женою лейтенанта французского флота графа де Бузэ, объясняя свой брак таким образом:

— Я не искала личного счастья, надеясь, что моему отцу будет приятно иметь зятем морского офицера…

Но зять постоянно плавал, дома его не видели, а время отпусков он проводил все ночи на крыше, занимаясь астрономией. Павел Васильевич купил себе в парижском предместье Со небольшой домик, в котором и тянулась его печальная старость. Прошло двадцать лет его «отпуска», и в 1834 году его исключили из службы. В правительственном указе было сказано: «Были и ныне есть примеры, в коих лица, получившие паспорты на отлучку за границу, остаются там на неопределенное время, тем самым дозволенную отлучку произвольно превращая в переселение». Николай I всех таких «эмигрантов», подобных Чичагову, лишил доходов с имений, отнял у них право на получение орденских пекся'"'.

Можно понять озлобление Чичагова, оставленного в нищете, но зато никак нельзя оправдать его поведение. Обвинив императора в «произволе», он продиктовал дочери ответное письмо: «Чтобы восстановить свои общечеловеческие права, я приписался к нации, умеющей всего более поддержать идею разумной свободы, и принял английское подданство…» Так порвались все его связи с родиной, а впереди — слепота, мрак, одиночество.

Сам несчастный, он сделал несчастной и свою дочь.

— Я тоже несу крест свой, — говорила она, — за… Березину!

10 сентября 1849 года, проживая в Со, адмирал скончался. Но в предсмертной агонии он вспомнил о своих записках:

— Сожги их при мне, пока я жив…, сожги, умоляю! Екатерина Павловна упала перед ним на колени.

— Пощади хоть это, — молила она. — Не требуй от меня жечь то, что должно остаться после тебя…, после меня…, после этой проклятой Березины…, после всех наших несчастий!

Екатерина Павловна была вывезена за границу девочкой восьми лет, но она всю жизнь мечтала вернуться в Россию, всегда с большой гордостью называя себя русской. Потеряв отца, женщина взялась приводить в божеский вид его неряшливые мемуары, переводя заново с итальянского и английского языков на французский, чтобы затем перевести их для русского читателя.

Через пять лет после смерти адмирала Франция вкупе с Англией высадила войска в Крыму — началась осада Севастополя. Наполеон III призвал всех военных присутствовать на благодарственном молебне в соборе Парижской богоматери, дабы восславить свои победы. В собор обязан был явиться и муж Екатерины Павловны (тогда уже адмирал). Женщине не удалось отговорить его от участия в церемонии, унизительной для ее родины; тогда она взяла все его ордена и спустила их в трубу водопровода.

— Без орденов ты будешь сидеть дома, — сказала она… Но через год в парижском «Revue cotempozaine» вдруг появились отрывки из мемуаров Чичагова. Оказывается, их украл родственник мужа, тоже граф де Бузэ. В разгар Крымской кампании вор напечатал именно те страницы, в которых шла речь о 1812 годе. Это была политическая диверсия против России, и Екатерина Павловна оповестила все редакции газет Парижа, что она протестует против таких безответственных публикаций. Но сиятельный жулик, жаждущий славы, не угомонился.

К своей авантюре он привлек и продажного Эмиля Шале.