Валентин Пикуль - Пером и шпагой

— Оказывается, из окна можно много увидеть! — хмыкнул Дуглас. — Смотрите, вон идут новые войска Елизаветы…

От водопоя на Гроссбахе, напоив лошадей у замка ливонских крестоносцев, проплыли через Митаву величавые и гордые пандуры — пух и перья, усы и золото, блеск и гордость! А в стременах, кованных из чистого серебра, торчали босые черные пятки. Это были сербы, хорваты, черногорцы и болгары, которых Россия приняла под свои знамена как эмигрантов, бежавших от насилия турок и австрийцев… Славяно-сербские легионы! Они тоже стояли на рубежах России, неся кордонную службу.

Лакей принес путникам свечи и белье, посоветовал:

— Обменяйте деньги. За Ригою вы сразу много потеряете при обмене, ибо Россия очень высоко ставит свой рубль.

Итак, переехав Аа, завтра они уже будут в таинственной и варварской России. Дуглас побывал в меняльной лавке. В сарае, настежь раскрытом на улицу, сидел русский купец со смышленым лицом. Он заговорил по-французски, но Дуглас ответил ему по-немецки. Перед менялой качался колченогий стол, на котором горками были разложены дукаты, голландские червонцы, серебро рублей, темная от времени медь; отдельно лежало на досках тяжелое и тусклое русское золото.

— Давно ли из Парижа, сударь? — любезно спросил купец.

— Я не француз, — заверил его Дуглас. Меняла взял с него три процента в свою пользу.

— Ну, значит, — сказал он, — и в Данциг дошла эта глупая мода: букли короткие, полы кафтана срезаны.

— Вы ошибаетесь: я никогда не был в Данциге.

— Да? — нисколько не удивился меняла. — А по каким делам, сударь, изволите жаловать в Россию?

— Еду по совету врачей, дабы использовать благодеяния холодного климата…

Купец кривенько усмехнулся:

— А вы эскулапам не верьте: в Петербурге ныне жара… Дуглас откланялся, а меняла закрыл свою лавку. Быстро прошел к себе, сорвал со стены окорок, сунул его в мешок. Каравай хлеба пошире выбрал и — туда же его! Водкой наполнил флягу до пробки и завязал мешок натуго. В два пистолета он забил здоровенные пули. Вышел потом во двор, где приказчик его сидел на поленнице дров и печально играл на гобое.

— Васенок! — окликнул его купец. — Подь-ка сюда. Коня седлай скоро, в Питер поскачешь с письмом от меня…

И через несколько дней, пока Дуглас с де Еоном узнавали о настроениях курляндских рыцарей, Тайная розыскных дел канцелярия в Петербурге уже знала о появлении на рубежах империи неведомых пока путешественников… Ведал же Тайною канцелярией граф Александр Шувалов — великий инквизитор и близкий сородич фаворита Елизаветы, Ивана Ивановича Шувалова.

— Этих гостей до нашей милости пропустить, нигде не чиня им неудовольствия, — распорядился Шувалов. — Нам неведомо еще, какого рожна им тут надобно. Может, и честные вояжиры, а может — хрен везут еду-чий в тряпке…

Русская контрразведка уже в те времена работала прекрасно. Погранвойск Россия тогда еще не имела, но границы русские были на крепком замке.

Вильяме продолжал, разговоры о страданиях великой Польши, щедрой рукой подсыпая в карман Понятовскому золотишко.

— Вы еще молоды, — говорил посол, — и должны веселиться.

И где бы теперь ни появлялась Екатерина, серые глаза прекрасного Пяста с тоской преследовали ее гибкую фигуру…

Великая княгиня только что пережила бурный роман с Сергеем Салтыковым, в объятия которого Екатерину толкнула сама же императрица. Елизавета свела их, чтобы иметь внука, — Салтыков должен был заменить Петра Федоровича, который брачных удовольствий остерегался. Но вскоре Салтыков впал в низкий блуд, пренебрегал Екатериной как женщиной, и чувство Екатерины было глубоко оскорблено… Теперь Вильяме пристально следил за нарастанием новой ее страсти — к Понятовскому.

— Ваше высочество, — спросил он однажды Екатерину, — что вы думаете о моем атташе? Не напоминает ли он вам античную вазу, заброшенную в груду жалкого мусора?

Екатерина ответила с легкой иронией:

— В наше время, господин посол, античные вазы в мусоре не валяются!

Бестужев-Рюмин имел глаз острый, как у беркута. Он был озабочен своим будущим. Против него многие: вице-канцлер Воронцов, Шуваловы, императрица тоже стала коситься; врагом Бестужеву была и сама великая княгиня, мать которой, эту шпионку Фридриха, он в три шеи вытолкал прочь из России… «Елисавет Петровны, — размышлял канцлер, — тоже не вечны: сколь можно пить токай, плясать до упаду и ложиться спать на рассвете?..» Бестужев-Рюмин решил сблизиться с Екатериной.