Валентин Пикуль - Пером и шпагой

— Хоть сейчас-то, перед смертным часом, оставь ты салаты с перцем и майонезом!

Лорд Галифакс заодно с Горасом Вальполем, эти два алкоголика, стали уговаривать де Еона не нарушать мир компании. Но кавалера было уже не остановить.

— Клянусь честью, это был его последний ужин! Мне надоели проклятые шпионы, ходящие за мной по пятам.., я убью их!

Галифакс спьяна велел бить в барабан — в зале появились солдаты королевской гвардии с ружьями.

— А что, индюки? — сказал им де Еон. — Вам, наверное, здорово досталось от моих драгун в Ганновере? Ему подсунули лист бумаги:

— Солдаты не уйдут, пока вы не подпишете обещания не преследовать Трейссака де Вержи и не оскорблять его нигде…

Утром он стал постепенно восстанавливать в голове картину вчерашних событий… Позвонил.

— Кузен, — сказал он брату, — сюда придет некий Трейссак де Вержи, так пропусти его ко мне без задержки. И приготовь, пожалуйста, стол для письма…

Едва Трейссак де Вержи появился на пороге его спальни, как два пистолета уже целили ему в лоб.

— Сударь, — заявил де Еон, не вставая с постели, — вы помните что-нибудь такое, чего я никак не могу вспомнить?

— Очевидно. Ибо я-то оставался вчера трезвым.

— Похвально! И помните солдат с ружьями?..

— Помню…

— И то, что меня заставили унизиться подписанием бумаги?

— Да, вы подписались, что более не станете меня оскорблять.

— Да, не стану… Вы видите стол?

— Вижу. И стол, и перья. Но я не вдохновенен сегодня.

— Я вас вдохновлю. Садитесь и пишите под мою диктовку.

— Не буду писать! — выкрикнул Трейссак де Вержи, но два громадных курка щелкнули, сразу взведенные. — Ну, хорошо, — нехотя согласился де Вержи, — диктуйте.., я вас слушаю.

— Я, — диктовал ему де Еон, — именующий себя господином Трейссаком де Вержи…

— Я не именую себя — я ношу это имя от родителей!

— Это еще не проверено, — возразил де Еон. — Пишите далее: торжественно обязуюсь более ни под каким видом не проникать во французское посольство. В случае же нарушения сего договора я обязан представить послу ручательства за свою порядочность от двух или трех высокопоставленных лиц в Париже… Написали? — спросил его де Еон. — Благодарю… Милый кузен, вас-то мне учить не требуется: ну-ка, дайте ему в шею!

Забрав все свое имущество, де Еон переехал на Золотой сквер, где жил шпион маркиз ла Розьер. Именно в эти дни министр Прален доложил Людовику план своих действий:

— Положение в лондонском посольстве, благодаря де Еону, сделалось столь угрожающим для вашей королевской чести, что пора нам прибегнуть к крайним мерам.

— Что вы предлагаете, Прален?

— Я полагаю возможным обратиться наконец к помощи английского правительства, чтобы оно выдало нам де Еона как…

— Договаривайте, — разрешил король.

— Как государственного преступника, подлежащего суду Франции, — заключил Прален.

Людовик выждал минуту — все взвесил:

— Пишите обращение в британский парламент. А я лично напишу графу Герши о дальнейшем.

Он действительно написал графу Герши: удержать бумаги, которые сыщутся при де Еоне, и передать их только ему — королю! — и никому не сообщать о них, даже Пралену. Но главной фигурой в этой игре продолжал быть де Еон, и король опять сдвурушничал. Одной рукой арестовывая де Еона, другой он его спасал… Письмо Людовика к своему агенту сохранилось в архивах Франции (уже не в копии, а в подлиннике); вот оно:

«Предупреждаю Вас, что я, король, сегодня подписал своим штампом требование о Вашей выдаче. Оно послано Герши и будет представлено им министерству его величества, короля английского. При этом отправлены в Лондон полицейские агенты, чтобы Вас арестовать. Если Вы не можете сами спастись, то спасите Ваши бумаги. Не доверяйтесь секретарю посла, Вашему другу Манэну: он Вам изменяет…»

Обычный, как всегда, обед в доме посольства. Де Еон сидел на конце стола — как раз напротив графа Герши.

— Ваше вино.., подогрето, — сказал дворецкий услужливо.

Де Еон отпил из бокала и тут заметил, что Манэн глянул в сторону посла. Это шевалье обозлило: уж не собираются ли эти господа подсчитывать выпитые им бокалы?

— Еще вина! — велел он дворецкому. — И оставьте графины на столе. Я и сам умею наклонять их до тех пор, пока они не станут пустыми.

Глаза вдруг смежило от сладкой усталости, он зевнул и понял: опий… «Или хуже опия?»

— Вы меня, решили, господа, кажется, отправить в Париж, — произнес де Еон, еле ворочая языком. — Так отправляйте… Но зачем же путать адрес и посылать меня сразу на тот свет?