Валентин Пикуль - Пером и шпагой

— Начинайте швырять деньги! Что вы медлите?

— Я не вижу никого, в кого бы мне швырять? Укажите цель.

— Ослепляйте для начала кучеров и нищих… Да не так, не так! — волновался Нивернуа. — Я не знал, что вы, шевалье, такой скряга… Бросьте весь кошелек и даже не оглядывайтесь!

Писать далее просто страшно: в Лондон прибыли не дипломаты, а какие-то беспутные растратчики, которым давно уже терять нечего. Ночь перед въездом в Лондон они провели в Кантербюри, где под утро их поджидали издатели газет. Нивернуа с презрением обозревал столы, накрытые к завтраку:

— Какие скучные людишки эти англичане. Английская кухня — смерть моя; только ради прекрасных глаз графини Рошфор я согласился на эту дурную пищу. Смотрите, и тухлый заяц… Шевалье, он вас не отвратит?

Посол ограничил себя чашкою шоколада: им подали счет.

— Сколько там? — спросил де Еон.

— Разве это столь важно? — возмутился Нивернуа, скомкав салфетку.

— Сорок четыре шиллинга, герцог, — вступился лакей.

— Можно впустить издателей газет, — велел Нивернуа. Когда их впустили, де Еон швырнул за одну ночь сорок четыре фунта стерлингов, будто не заметив, что это не шиллинги… Лондонские газеты, увидев такое мотовство, заволновались.

— Мы — голуби мира, — заявил Нивернуа. — Мы перепорхнули через Ла-Манш с миртовой веточкой в клюве. Можете писать о нас что хотите, только не спутайте голубей с индюшками.

И два голубка покатили из Кантербюри в Лондон. Въезд в столицу через Вестминстерский мост великолепен. Но вражда недавней войны еще не остыла в англичанах, и кто-то закричал с дерева — на потеху толпе:

— Две бесхвостые французские собаки! Ату их, ату… Де Еон не успел опомниться, как его «сильф» уже запрыгнул на империал кареты, звонко громыхавшей по булыжникам.

— Доблестные англичане! — обратился Нивернуа к толпе. — Я так несчастен всю жизнь оттого, что не родился среди вас, так стоит ли усугублять это несчастие вашими оскорблениями?

— Ну и мозгляк! — хохотала толпа. — Какие ножки…

— Благодарю, благодарю, благодарю, — кланялся на все стороны Нивернуа с высоты империала. — Джентльмены, вы так добры ко мне! Не будь вас, я так бы и умер, доверяясь только зеркалу, которое всегда показывало меня неотразимым красавцем!

И он добился того, что толпа грянула аплодисментами, — она признала его превосходство над ними.

— Чему они аплодируют? — шепнул Нивернуа своему атташе. — Разве я сказал какую-нибудь глупость?..

Лондона де Еон поначалу так и не рассмотрел, — было не до него. Необходимо вырвать от Англии мир во что бы то ни стало!

— Могу вас порадовать, — вскоре сообщил Нивернуа. — Лорд Бэдфорд, который отправляется в Париж посланником от Англии, уже продался нам… Теперь возьмемся за самого главу торийского парламента — лорда Бьюта!

И лорд Бьют не замедлил пасть перед блеском золота.

— Теперь соблазним непорочную принцессу Вельскую, — сказал Нивернуа — и принцесса не устояла.

— Ах, эти просвещенные мореплаватели! — смеялся по вечерам герцог, попивая вино. — Они словно сговорились играть на понижение и скоро станут продаваться нам за кварту пива…

Исход мирных переговоров был обеспечен подкупом, и де Еон был немало удивлен той легкостью, с какой продавались сами и продавали свою страну английские политики, столь кичливые и надменные именно своим традиционным «патриотизмом».

Оружие само по себе выпало из рук Франции, и потому мир для Франции был жесток.

— Мы теряем целое государство Канаду, — переживал Нивернуа, — всю долину реки Огайо, левобережье Миссисипи, Гренаду и Сенегал, Минорку, в Индостане у нас остается на Ганге всего пять городов… И вместо флота у нас — одни жалкие плоскодонки! В самом деле, скоро от Франции останется только… Франция!

— Дюнкерк, Дюнкерк, — пугался де Еон каждый раз, когда заходила речь о срытии укреплений Дюнкерка. — Вот что кажется особенно унизительным для нашего короля…

— Дюнкерк — срыть в море! — настаивали англичане. И пришлось согласиться.

— Ладно, — кивнул Нивернуа, страдая. — Земляные работы воспитывают в народе трудолюбие и любовь к землепашеству. Мы даже рады срытию Дюнкерка: меньше будет у нас бездельников…

Когда основные пункты мирного трактата были приведены в ясность, герцог Нивернуа ожил и помолодел:

— Мы еще не дохлые мухи, ибо потихоньку вылезаем из этого гадкого и клейкого сиропа… Что вы там листаете, шевалье?

— Стародавний Утрехтский мир, — ответил де Еон. — Я не хочу сдаваться и отомщу англичанам за бастионы Дюнкерка!