Валентин Пикуль - Пером и шпагой

Поздно вечером с куртага возвращалась к себе великая княгиня. С вечера шел дождик, теплый и приятный, в воздухе парило (к грибам, к ягодам, к грозам), а за деревней Тярлевой карета Екатерины, дребезжа стеклами в рамах, застряла в колдобинах. Четверик лошадей, пластаясь брюхами над лужами, никак не мог вырвать колеса из баламутной слякоти.

— Настегни еще! — крикнула Екатерина кучерам… —. И вдруг какая-то сила подняла карету на воздух, аккуратно переставив ее на сухое место. Екатерина глянула в заднее слюдяное оконце: Григорий Орлов, вытирая руки, запачканные о дышло, подмигнул ей — как и в тот, первый раз. Лошади радостно взяли рысистым наметом, а Орлов резво вскочил на запятки.

Всю дорогу шла перестрелка глазами через муть оконца. Посмотрят друг на друга и — смеются… Так и ехали! Но возле самого дворца Орлов будто сквозь землю провалился, и Екатерине вдруг стало грустно. Ей даже подумалось, что врут люди, воспевая безумную храбрость Орлова, — сейчас-то он чего испугался?.. Встречи с мужем ее? Или голштинских караулов?.. Она прошла к себе. Камер-фрау Шаргородская принесла свечи, взбила подушки на постели великой княгини.

— Идите, милая, идите! — И Екатерина отстегнула пояс…

Окно открылось; перекинув ногу через подоконник, в комнаты упруго и неслышно соскочил Орлов. За его спиной шумела чистая, обмытая дождями листва. Оба молчали. Екатерина собралась с духом. Открыла комод, на дне которого муж ее устроил потайной склад бутылок. Плеснула вина: себе — на донышко, а Орлову — полную чашку.

— Виват, гвардия! — рассмеялась она, счастливая безмерно…

Начинался новый ее роман — самый решительный в жизни этой женщины. Однако не надо думать, что он зиждился исключительно на любви. Это неверно; роман был политический, — именно Орлов, неустрашимый русак с громадными связями по гвардии, и должен был подсадить ее на престол России.

Под этот роман Гришка Орлов кредитовал себя теперь направо и налево. Все давали: от лакея в царской конюшне до графа Сен-Жермена, который скоро появился в Петербурге, как всегда таинственный. Читатель помнит «Пиковую даму» Пушкина? «Тройка, семерка, туз…» Вот этот самый Сен-Жермен и стал другом Орлова. Историки до сих пор спорят: чей шпион был Сен-Жермен — версальский или берлинский?

Если задуматься, то какое странное было время! Где-то клокотали страсти, творили Сумароков и Ломоносов, Петербург отстраивался, хорошея, первые ученики Академии художеств с робостью присели за чистые мольберты, медные губы Сен-Жермена пророчили загадочно, а Петербург расцветал в огнях праздничных салютов:

Виват, Россия! Виват, драгая!

Виват, надежда! Виват, благая!

Победы русского оружия украшали Россию… А лето в этом году было знойное. И очень рано поспела в Петергофе клубника. В оранжереях вельмож, в Мартышкине и под Стрельной, отлично вызревали померанцы и ананасы.

В разгар лета 1759 года Петр Семенович Салтыков двинул свою армию в поход из Познани, имея три задачи: соединиться с австрийцами, испортить немцам канал у Франкфурта и попытаться совершить набег на Берлин. Конференция связала крылья генерал-аншефу приказом строжайшим, чтобы он следовал советам венского маршала Дауна (побеждавшего медлительностью). Петр Семенович имел свои взгляды на кампанию, желая — как он сам говорил — «баталю дать». Эта «баталя» предназначалась им лично королю прусскому!

Против армии Салтыкова король поначалу выставил армию графа Христофора Дона, очень опытного полководца, сообщив ему:

— Я здесь, в Богемии, превратился в цепного пса и сторожу каждое движение прохвоста Дауна. Увы, счастие разбить русские колонны передаю вам, Дона! Старайтесь излупить их на марше…

Салтыков сразу оказался в трудном положении:

— Даун-то не идет к нам.

Штабные люди предложили ему самому выйти навстречу Дауну.

— Не могу, — отвечал Салтыков. — Тогда мы откроем для Фридриха земли Восточной Пруссии, нами завоеванной. Хуже того: король тут же отсечет нас от Познани и магазинов…

Скорым маршем русская армия настигла эшелоны Дона. Кавалерия Салтыкова рассекала дороги, наскоком врывалась в прусские города. Это был ряд мелких, частых болезненных ударов. Прекрасная подвижная армия Дона, закаленная в битвах за Померанию, была растеряна. Салтыков, как опытный фехтовальщик, окружил ее сеткой уколов. Не выдержав, армия Дона побежала. Фридрих в отчаянии заломил руки:

— Эти напудренные чурбаны бегут? Дона, Дона, Дона.., и он — бежит? Бездарность! Кретин!.. Зовите Веделя!