Валентин Пикуль - Баязет

Пушка рявкнула, и людям пришлось разочароваться: ответного сигнала не последовало.

Штоквица скрючило снова:

— Слушайте, майор, где у вас… это?

— Что, господин капитан?

— Ну, разве трудно понять? Где у вас можно…

— А-а, — догадался Потресов, — зайдите за стенку.

Некрасова комендант потом разругал.

— Бредите? — сказал он недовольно. — Людей взбаламутили!

Однако в настроении гарнизона что-то вдруг резко изменилось.

Еще недавно безжизненно лежавшие по углам, солдаты сейчас задвигались, послышались споры, стрельба по туркам усилилась.

— Даже и так, — ответил штабс-капитан Штоквицу, — но уже лучше стало. Веселее…

Теперь оювсюду слышались возгласы — то один, то другой солдат замечал вдалеке от крепости признаки близкого войска. Многие уверяли, что видят даже движение многочисленной кавалерии.

— Ладно, — согласился Штоквиц и велел вызвать музыкантов наверх.

Бедные музыканты! На кого они стали похожи за эти дни!

Голодные, измученные, шатаясь от слабости, они собрались под аркою аппарели, жалобно позвякивая инструментами.

— Играй! — велел им Штоквиц.

И тут случилось непредвиденное: музыканты не могли выдавить из груди дыхание, чтобы извлечь из инструментов хоть одну ноту.

Бедные, они старательно дули в трубы, старательно щелкали пальцами по клапанам, но из инструментов выходило только сиплое шипение.

Штоквиц был настолько поражен этим, что даже не осмелился ругаться.

— Кто сможет? — сказал он, забирая горн в руки. — Пять рублей кладу, кто выдует «зорю»?

— Десять, — сказал Карабанов.

— Двадцать, — набавил Некрасов.

— Рупь, — закончил отец Герасим, — неча баловать человека.

Все равно пропьет! ..

Вызвался один — солдат Потемкин:

— Умел я когда-то…

Но, сколько ни бился, напрягаясь, у солдата ничего не получилось, и туг сверху раздался радостный крик часового:

— Братцы, зашевелились!

Все выбрались на крепостные фасы, откуда было далеко видно, и взору людей открылась торжественная, незабываемая картина:

«построение перед боем» — так называлась эта картина.

— Красота! — воскликнул Некрасов.

Долина, раскинувшаяся на подступах к Баязсту, была словно разделена на клетки шахматной доски. И вот чья-то невидимая, но опытная рука вдруг легко и почти игриво расставила по этим клеткам фигуры взводов, рот и батальонов. Казачьи сотни в крутом разбеге сделали широкий заезд по кругу, волоча за собой длинный шлейф бурой пыли, и вот уже осадили на повороте, оцепив фланги будущей битвы. Обдуманно и несуетливо фигуры войска начали перемешаться по горной плоскости — ход за ходом, этап за этапом, избегая препятствия, готовя противнику поражение.

— Господа, — воодушевился Штоквиц, — узнаете ли вы руку Тер-Гукасова? Это наверняка он выходит сюда, к нам…

Евдокимов раскрыл рот, и в горле его что-то захрипело.

— Что с вами? — спросили его.

— Я хотел крикнуть «ура», — стыдливо признался юноша…

Гурки ответили огнем: орудия, фальконеты, винтовки, ружья — все было пущено в дело, и Штоквиц велел Карабанову пойти к Потресову:

— Скажите, чтобы не скромничал. Пусть тратит все, до последнего заряда. А вы, Клюгенау, можете приступать к открытию ворот! ..

Когда Карабанов пересекал двор, турецкие шарохи уже рвались осколками, разбиваясь о стены. Через весь двор, по направлению к госпиталю, полз, волоча разбитые ноги, очередной раненый.

Потресов был на своей батарее, единственная пушка которой выглядывала мордой в окно второго этажа.

— Знаю, знаю, — отмахнулся майор. — Сами не дураки. Уже догадались…

Канониры работали медленно, остерегались делать лишние движения, заряды подносили вдвоем, фейерверкер устанавливал прицел. После каждого выстрела каземат наполнялся пороховым газом, настил пола хрустел и вздрагивал, оседая книзу.

— Не боитесь? — спросил Карабанов.

Потресов подошел к груде картузов, уселся поудобнее.

— А чего мне бояться? — ответил он, — если я заговоренный.

Каждый вечер из хурды своей вытрясаю пули, а в меня — ну хоть бы одна!

За стенами цитадели уже закипала, кроваво пенясь и взрываясь криками, битва за снятие осады, и Карабанов сказал:

— Да, господин майор, честно говоря, не думал я выжить.

— Вам что, — отозвался Николай Сергеевич, — вы молодой, вы долго жить будете. Да и забот у вас не прибавится. А вот мне…

Артиллерист вздохнул и в паузе между выстрелами, разгоняя перед собой синие волокна дыма, закончил: