Валентин Пикуль: Господа, прошу к барьеру!

— Знаю я этих «незнакомцев»! Это вы на меня киваете, будто я, пользуясь своим положением в свете, иногда позволяю себе слабость порезвиться с молоденькими балеринами…

— Да бог с вами! — заорал Суворин и, шаркнув валенками, рухнул на колени. — Какие там балерины…, тут все хуже!

Жохов, человек осторожный и умный, все-таки доискался до автора клеветы и послал Утину письмо, в котором потребовал от него публичного извинения перед ним, а когда тот отказался, он вызвал его на дуэль. Такого оборота событий, признаться, никто не ожидал. Писатель Ватсон предупредил Жохова:

— Саша, ты бы не зарывался с этим «утенком»! Или забыл, что он в Париже брал первые призы за меткость стрельбы?

— Я, мой милый, в руках оружия не держал, — ответил Жохов. — Но меня так обгадили, что дальше некуда… Будем стреляться!

Евгений Утин в смятении событий кинулся за поддержкой к писателю Буренину, о котором тогда ходили такие стихи:

По Невскому бежит собака,

За ней — Буренин, тих и мил.

Городовой! Смотри, однако,

Чтоб он ее не укусил!

Такой посредник в делах чести, каковым являлся троглодит Буренин, естественно, не мог внести в смуту успокоения. Да и никто уже не мог предотвратить поединка. Дуэль состоялась 14 мая 1872 года близ Муринской дороги на лесном участке господина Беклешова… Жохову в самый последний момент показали, как надо взводить курки, как целиться, как прищуривать глаз.

— Предлагаем помириться, — прокричали секунданты. Отказались.

— Тогда…, можно приступать.

Ватсон, секундировавший Жохова, подсказал ему:

— Саша, ты локоть левой руки согни и прижми…, вот так!

— Зачем? — спросил Жохов.

— Пуля застрянет в локте, не дойдя до сердца.

— Ну, вот еще…, чепуха! — отвечал Жохов. Буренин, секундант Утина, суетился, уже предвкушая, как он заработает верных три рубля с фельетона об этом поединке:

— Господа, прошу к барьеру! Сходитесь…

Жохов даже не успел поднять пистолет. Он сделал лишь один шаг, и пуля Утина уложила его на месте.

Лобная кость была пробита насквозь ровно посередине…

Известный хирург Мультановский (тогда еще молодое светило русской медицины) осмотрел рану, серую по краям от пороха, и решительно отбросил окровавленный корнцанг:

— Здесь мое искусство бессильно, — сказал он… Александр Федорович, не приходя в себя и никого не узнавая, скончался на руках своего брата, срочно вызванного из провинции. Глаза ему закрыла Прасковья Степановна, состарившаяся за эти дни от бед, павших на ее долю.

И были пышные похороны, каких давно не видывал Петербург. Шли за гробом в золотых мундирах сенаторы и сановники, камергеры и прокуроры. И шагали рядом с ними студенты и писатели, революционеры и курсистки. Чиновная столица знала Александра Федоровича как видного бюрократа, подающего надежды на звание статс-секретаря. А молодой Петербург знал покойного как своего товарища… Двигались за гробом люди как бы двух миров, двух поколений, столь различных, и между ними было негласно решено: никаких речей, никаких слащавых слов и венков — при полном молчании гроб опустили в могилу.

Утин попал на скамью подсудимых. В день суда над ним жена Гончарова зарядила револьвер пулями и отправилась на процесс. Брат покойного Жохова, почуяв неладное, поспешил за нею.

— Прасковья Степановна, — убеждал он ее, — вы убьете его, но подумайте о своем муже. Посмотрите, сколько собралось публики! Как вы будете стрелять? Вы же обязательно заденете невиновных…

Он почти силком увел женщину из суда. Поехали.

Сидя в коляске, Гончарова твердила одно:

— Вот аптека… Хлоралу мне, хлоралу! Не хочу жить… За ней не уследили: пулей, предназначенной для Утина, она в ту же ночь убила себя…

Утин на скамье подсудимых чувствовал себя неуютно. Нарушив правила дуэльного кодекса, он выстрелил в Жохова, когда тот, близоруко щурясь, даже не успел поднять пистолет. Спасович, выгораживая коллегу по адвокатскому цеху, сделал недостойную попытку доказать правомерность дуэлей; он говорил, что честь — это такой нежный инструмент, которого не имеют права касаться грубые руки законов.

— Человек, — говорил Спасович, — не вполне поглощается государством, честь его не охраняется государством, ибо честь — не имущество, и для большинства людей обиженный так и останется навсегда со следами обиды на лице… — Он говорил, что дуэли вообще нельзя уничтожить, как нельзя уничтожить и войны в мире. — Война будет существовать всегда, и один миг такой грозы сразу очистит воздух гораздо в большей степени, нежели десятки лет жаркого мира с его безрезультатными конгрессами в защиту мира. — Спасович подошел к развязке трагедии, рисуя сомнительные «доблести» своего подзащитного. — Наконец, палец сделал движение, и курок был спущен, пуля полетела и попала в самый лоб противнику. Жохов упал, вслед за ним упал на мокрую траву и сам Утин, ибо с ним приключился истерический припадок…