Михаил Задорнов - Рюрик. Полёт сокола

— Да вы пробуйте-то всё, что на столе есть, уж прощения просим, не ждали ведь, потому и нет особых разносолов, мы люди простые, а тут сам Радогощ таких гостей послал, — переживала хозяйка за скромность стола. — Вот грибочки наши, рыбка свежая совсем, я у соседа взяла, у Глобы-то, — кивнула она сыну, — прямёхонько с лодки. Мы его конопляным жмыхом снабжаем для ловли, а он нам за это рыбу свежую к столу. Вот печёная, а это жареная на нашем льняном масле. Скоро уж и дичь поспеет. Вы-то молодые да крепкие, вам добре есть надо, притом с дороги… — всё частила не помнящая себя от счастья мать Ольга.

«Наверное, дочь на мать похожа, — подумал Рарог, — небось, такая же говорливая да хлебосольная».

— Вы, молодёжь, перво-наперво сига нашего вяленого отведайте, такого больше нигде не встретите, да и прочая рыбка у нас другой вкус имеет, чем морская, вот и поравняйте с той, что вам в иных местах отведать приходилось, — степенно рёк широкоплечий хозяин дома. — Кто из вас женат, аль нет? — хитро глянул он на молодых воинов.

— Я жену имею и дочь, а что? — спросил Рарог.

— И я, — отозвался кормщик.

— Тогда вам вот это почаще есть надобно, — молвил, улыбаясь, отец Ольга, пододвигая к князю плошку с какими-то мелкими семенами. — Сейчас попробуйте чуток, а как назад отправитесь, так дадим с собой непременно, это семя конопляное жареное, оно тем, у кого жена есть, весьма полезно, — молвил, подмигнув, хозяин.

Едва он это вымолвил, как скрипнула входная дверь, и в горницу скорым бесшумным шагом вошла юная девица лет пятнадцати-шестнадцати. Босоногая, в льняном платье с мелкой вышивкой по кромке подола, на груди и оплечье, она оказалась совсем не похожей ни на русоволосую плотного сложения мать, ни на могучего отца. Тонкая, подвижная, беловолосая и зеленоглазая, она смерила гостей пытливым взглядом, остановившись на брате. Казалось, радость его возвращения смешалась с некой внутренней тревогой, которая остановила девушку на пороге и препятствовала открытому выражению чувств. Да ещё столько гостей… Обычно невозмутимый Ольг тоже заметно заволновался и поспешно принялся рыться в своей походной морской суме из тюленей кожи. Затем, подойдя к сестре, вместо приветствия повесил ей на шею необычное ожерелье, свитое из тонких серебряных нитей. Концы его были разомкнуты и завершались головами полуптиц-полуженщин, глядящих в разные стороны.

— Я возвращаю тебе торквис, как обещал, — молвил Ольг, но сестра вряд ли слышала его слова. Она замерла, осторожно прикоснулась перстами к подарку, очи её были закрыты. Рарогу вдруг показалось, что по неподвижному стану девицы пробежала какая-то невидимая волна, а когда Ефанда наконец подняла ресницы, молодой варяг поразился свершившемуся преображению. Вместо озорных зелёных очей на него смотрели глубокие смарагдовые омуты, в которых не осталось ни озорства, ни детскости, напротив, будто сама мудрость безвременья глядела на князя, пронизывая его всего: нынешнего, прошлого и будущего. Сильный муж и опытный поединщик, он не мог ни отвести своих очей, ни противостоять неведомой силе. Когда Ефанда наконец отвела взгляд и, повернувшись к брату, спросила: «Где добыл?», Рарога «отпустило», но волна непривычной слабости ещё несколько раз прошла по телу.

— Не заботься, не в бою и не силой, — стараясь спокойно выдержать взгляд сестры, ответил воин. — Тот, что ты подарила, спас мне жизнь, но я его лишился. Когда же мы с купцами и Рарогом, — кивнул на варяга Ольг, — пришли в Галлию, где ещё встречаются старые мастера, что могут сделать настоящий торквис, я с большим трудом нашёл такого. Но мастер не делал женских оберегов, ведь это другая, женская магия. Я уже отчаялся, когда в день отплытия ко мне подошла женщина — не старая и не молодая, произнесла по-кельтски только одну фразу: «Это для твоей сестры» и подала мне этот торквис. Я спросил, сколько он стоит, но женщина лишь улыбнулась в ответ, как улыбаются несмышлёным детям, и повернулась, чтобы уйти. Тогда я взял её руку и вложил в неё свой кошель, все деньги, которые я получил за охрану купцов до галльской земли…

Ефанда ещё мгновение испытывающее смотрела в очи брата, а потом, не сказав ни слова, стремительно, как и вошла, покинула светлицу.

Ольг снова принялся что-то искать в своей дорожной суме.

— Княже, я схожу, товарища проведать надобно, давно ведь не виделись, — отчего-то отводя взор, молвил Ольг.

По челу матери пробежала тень.

— Сыне, погоди, мне тебе сказать нужно… — Она поднялась из-за стола и, подойдя к Олегу, что уже стоял у двери, что-то тихо зашептала ему. Чело воина враз помрачнело, могучие рамена опустились, он с трудом выдавил из себя только: