Иосиф Кантор - Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода

Вот это содействие в делах, невинное и никому не приносящее вреда, и стало причиной удаления Нафана от трона. Верховный жрец бога Ра Римос, главный казначей Варусах и советник Матту, одноглазый горбун с душой скорпиона и повадками змеи, убоялись того, что влияние Нафана превзойдет их влияние, и начали наговаривать на него фараону.

Враги были искушены в интригах и клевете. Они умело использовали против Нафана все обстоятельства, начиная с его еврейского происхождения и заканчивая тем, что у него нет жены. Нафан имел намерение жениться на египтянке из знатного семейства и давно мог сделать это, но все откладывал, говоря себе: «Пусть положение мое упрочится еще крепче, и тогда…» Потом он корил себя за такую оплошность, ведь влиятельная родня могла бы стать ему поддержкой и опорой. А если бы он взял в жены дочь главного казначея Варусаха (мог бы это сделать, если бы пожелал), то наиболее рьяный враг его стал бы его лучшим другом. Возможно, что Варусах так сильно и взъярился из-за того, что ему не удалось сделать лекаря фараона (единственного лекаря фараона!) своим зятем. Но тогда Нафан в самых смелых заветных мечтах своих грезил о какой-нибудь из многочисленных дочерей фараона, и надо сказать, что дерзкие мысли его на этом не останавливались. Вполне могло сложиться так, что Мернептах полюбит своего зятя, умеющего готовить хорошие лекарства, больше, чем кого-то из сыновей своих, и назначит его наследником…

Мечты были такими дерзкими и такими приятными, что аж дух захватывало. «Умный достигает блага на деле, а глупец в мечтах», – говорят египтяне, и они тысячекратно правы. Вместо того чтобы мечтать о несбыточном, надо было обезопасить себя от наветов, а Нафан этого не сделал. Он считал свое положение возле фараона прочным и продолжал считать так даже тогда, когда Моисей начал досаждать фараону, требуя, чтобы тот отпустил евреев в пустыню для совершения молитв и принесения жертв. «Где Моисей и где я?» – думал Нафан. Он сторонился своих соотечественников, общался с египтянами, посещал храмы египетских богов и считал, что он больше египтянин, нежели еврей.

Но настал день, и Нафан услышал от фараона: «Поистине нет верных среди евреев, и не помнят они никакого добра». Это случилось после того, как сильный град уничтожил урожаи по всему Египту, а то немногое, что осталось на полях, пожрала налетевшая саранча. Нафан пал ниц перед владыкой и стал уверять его в своей преданности ему лично и всему египетскому, но в ответ услышал язвительное: «Сбрил бы сначала бороду, а потом бы уже представлялся египтянином! Поди прочь с глаз моих!»

Если фараон гонит тебя прочь, то медлить нельзя, ибо медлительные в исполнении повелений владыки попадают в руки палача. И оставаться поблизости тоже нельзя, ведь сколько раз случалось так, что вздорный и переменчивый в решениях Мернептах сначала прогонял кого-то из приближенных, а потом посылал к нему воинов, чтобы те убили его. Вот и пришлось Нафану возвращаться к своему народу и менять покровительство фараона на покровительство Моисея («Ох, неравноценная это замена, – думал Нафан, сокрушаясь, – все равно, что сменять золотой слиток на кусок позеленевшей меди»). Хорошо еще, что бороду Нафан не сбрил, что теперь можно было преподнести как выражение верности еврейскому народу и еврейским традициям.

На самом же деле Нафан носил бороду, хоть она и изрядно мешала ему во время жизни среди египтян, не по каким-то высшим соображениям, а по весьма простой причине. Дело в том, что подбородок Нафана был сильно скошен кзади, а скошенный подбородок есть не что иное, как признак недостатка ума и чрезмерного сластолюбия. К тому же лицо со скошенным подбородком (особенно если он сочетается с крупным, похожим на птичий клюв носом) смотрится смешно, как-то по-птичьи, легкомысленно смотрится, а лекарь не может позволить себе выглядеть подобным образом. Лекарь должен внушать почтение, иначе он ничего не сможет заработать и будет вынужден просить милостыню. Вот и носил Нафан бороду, и, как оказалось, носил не зря. Воистину неисповедима Высшая воля, и не дано человеку знать, в чем заключены его несчастья, а в чем – его благо.

Так или иначе, но Нафан был принят своим народом и занял положение, подобающее его знаниям и умениям. Увы, положение это не шло ни в какое сравнение с тем, что имел Нафан в Египте, но что толку жалеть об утраченном? Надо радоваться тому, что имеешь. В конце концов, он – Нафан, сын Потифара, один из лучших лекарей среди евреев. Да что там «один из лучших»! Самый лучший! Разве что сестру Моисея Мариам почитают больше, но она повитуха и сестра самого вождя. К тому же Мариам – повитуха, а не целительница, и если кому-то даст она мазь от ран или настойку для поддержания сил, так это ничего не значит. Все равно по серьезным поводам обращаются к нему, Нафану. По приходе в Землю Обетованную он сумеет обеспечить себе достойное положение и на сей раз будет начеку, чтобы никакие завистники не смогли бы причинить ему вреда.