Артуро Перес-Реверте - Мыс Трафальгар

– Фуганок.

– Слушаю, дон Рикардо.

– Сколько воды в трюме?

– Три фута и еще чуток.

– Мы продержимся на плаву?

– Все зависит от обстоятельств… Сколько времени, если позволите полюбопытствовать?

– Еще четверть часа.

Люди, оставшиеся на шканцах, переглядываются. Маррахо понял смысл и этого вопроса. Старший лейтенант Макуа просит у старшего плотника немного времени – столько, чтобы потом никто не сказал, что он, едва приняв командование над «Антильей», тут же сдал ее, и, с другой стороны, столько, чтобы корабль не пошел ко дну с двумя сотнями раненых, заключенных в трюме, как в западне. И с теми, кто еще туда попадет. И пока Маррахо, приведенный в недоумение подобными расчетами (в его сухопутной жизни ему и в голову не приходило, что на корабле от одной четверти часа в ту или другую сторону зависит, сражаться или сдаться), задает себе вопрос, во сколько убитых и раненых это обойдется, старший плотник чешет в затылке, скребя пальцами прямо по шерстяной шапочке. Ну, произносит он наконец, с учетом того, что мои люди и водолаз ставят пластыри в трюме, справимся, дон Рикардо, если только помпы не подведут (слава богу, они английские, с двойным поршнем) и их не забьет всем этим, уж простите, дерьмом из льял. Но ежели мистеры будут и дальше дырявить нам ватерлинию, я ни за что не отвечаю. Я понятно изложил?

– Изложил как надо. Ступай вниз и сделай все, что сможешь.

– Как прикажете, дон Рикардо. С вашего разрешения.

Фуганок скрывается в люке, а старший лейтенант задумывается, прислушиваясь к содроганиям палубы под ногами от выстрелов первой и второй батарей. «Мой долг», доносится до ушей Маррахо его шепот сквозь зубы. Потом старший лейтенант поворачивается к казначею.

– Мерино.

– Слушаю, дон Рикардо.

– Отправляйтесь на вторую батарею, передайте от меня привет сеньору Грандаллю и попросите его подняться на шканцы… А вы, Фаль-ко, спуститесь в каюту командира, сложите в парусиновый мешок бумаги, шифровальные книги и свод секретных сигналов, привяжите мешок к цепному ядру и сбросьте за борт.

– Слушаюсь.

Гардемарин, согнувшись в три погибели, чтобы не высовываться над остатками переборок, исчезает, а дон Рикардо Макуа снова смотрит на солнце, потом на грот-мачту (каким-то чудом она еще не переломилась), после чего осторожно приподнимает голову над искалеченным планширом, чтобы взглянуть на англичанина, бьющего по «Антилье» справа. В этот момент по трапу поднимается лейтенант Хорхе Грандалль, единственный, кроме дона Рикардо Макуа, оставшийся в живых морской офицер на борту. Без шляпы, с большой царапиной на лице, измученный, грязный, он на ходу отряхивает правое плечо, на котором поблескивает эполет со знаками различия (второго уже нет). Он молча оглядывает панораму, потом так же молча устремляет взгляд на старшего по званию. Теперь я командир, просто говорит тот. Грандалль кивает.

– Что ты думаешь об этом?

– То же, что и ты.

– Все, что было в человеческих силах, сделано.

– И даже больше.

Дон Рикардо некоторое время молчит, потом задумчиво произносит шепотом: люди держались хорошо. Даже слишком хорошо, снова кивает Грандалль. Я согласен с тем, что корабль надо сдавать. Он еще не закончил говорить это, когда в воздухе разносится рррраа, бумм, бумм, звяк, звяк, все заполняет жужжащее железо, и новый английский снаряд (на сей раз это не картечь, а массивное ядро) ударяет в правый борт, взметывая тучу щепок и разорванных снастей. Грандалль и все остальные пригибаются – все, кроме старшего лейтенанта Макуа, который все смотрит на грот-мачту, по-прежнему погруженный в размышления. Таким его и находит вернувшийся гардемарин Фалько.

– Все в воде, дон Рикардо.

Офицер не отвечает. Он пристально вглядывается в мачту, словно ища что-то и не находя.

– Флаг, – вдруг произносит он. Маррахо, как и все остальные, недоумевая, смотрит вверх. И наконец понимает. Английское ядро перебило фал флага, поднятого на грот-мачте после того, как рухнула бизань-мачта. И теперь красно-желтая тряпка болтается над самой палубой, зацепившись за какой-то обломок.

– Еще четверть часа, – бормочет офицер, как будто самому себе.

Лейтенант Грандалль колеблется, собирается что-то сказать, но, передумав, отдает честь и уходит к себе на батарею. Дон Рикардо Макуа вновь пристально смотрит на гардемарина Фалько, и Маррахо видит, как юноша, поначалу побледневший под слоем грязи и копоти на лице, внезапно заливается румянцем и кивает. Не может быть, думает барбатинец. Ни за что не поверю, что ради несчастных пятнадцати минут и клочка тряпки дон Рикардо отправит парнишку на такой риск. Если уж ему так хочется, пускай лезет сам. Или тот, другой, что с одним эполетом. Они и все те, из-за которых мы тут оказались. Да к тому же он ведь не приказывает словами, а вроде как умывает руки, что твой Понтий Пилат. Чтоб у него кишки лопнули. Ведь у мальчишки, наверное, есть мать. А нам сейчас один хрен – что с флагом, что без флага: и мы еще стреляем, и они не перестанут из-за этого делать из нас фарш. А может, и еще крепче достанется.