Артуро Перес-Реверте - Мыс Трафальгар

– Кое-кто отходит без боя, сеньор капитан.

– Да.

– Они что – не видят нас? Не слышат?

Дон Карлос де ла Роча снова пожимает плечами. Вернее, здоровым плечом. Сейчас, говорит его молчание, мне уже наплевать, видят или не видят они нас, слышат или не слышат. Но у него за спиной до слуха Фалько доносится то, о чем шепотом говорят между собой рулевой Гарфиа и другие люди в рубке. Нет, это надо же, до чего аккуратненько сматывается Мак-доннелл, или Гастон, или черт его знает кто еще, пари держу на что угодно, что на борту у «Сан-Хусто» не наберется и десятка раненых, можно себе представить, как отчаянно они воевали, коллега, а ведь здесь столько дров, что только ленивый не вспотеет. А наш адмирал Гравина просто бросил нас, как окурок. Что скажешь, а?

– Да уж, крысы наложили в наш рис целую кучу дерьма.

Фалько оборачивается и строго, сам удивляясь, откуда что взялось, приказывает людям замолчать.

– Чертов сосунок, – бормочет Гарфиа. Сейчас в районе бывшего центра бывшей союзной эскадры ведут бой только два ее корабля – «Антилья» и француз «Энтрепид». Он чуть дальше под ветром и в лучшем положении и, пользуясь этим, пытается присоединиться к кораблям, уходящим вместе с «Принсипе». Но даже отступая, думает Фалько, капитан Энфернэ не посрамляет имени своего корабля [104] «Intrepide» (фр.) – бесстрашный. : хотя его грот-мачта рухнула в море и теперь тащится следом, замедляя ему ход, он обоими бортами отстреливается от трех британцев, а на обломке бизань-мачты развевается флаг. На «Энтрепиде» уцелела лишь одна мачта, и это ее паруса еще дают ему возможность хоть как-то двигаться. Может, ему удастся уйти, думает Фалько, ощущая себя еще более одиноким и беззащитным. Потому что «Антилья» вряд ли сумеет сделать то же самое – перебраться на ту сторону линии и догнать тех, кто уходит, взяв курс на Кадис и на спасение. Нас бросили, нас оставили, как крыс помирать заставили, напевает себе под нос один из рулевых. И, слыша это, гардемарин чувствует, как его охватывает отчаяние. Они далеко от всех, корабль сильно поврежден, а на пути чересчур много врагов: те, кто преследует «Энтрепид», те, кто только что захватил «Нептуно», ближайшие противники самой «Антильи» плюс все остальные, которые, покончив со своими делами, сбегутся, как волки, чтобы добить одинокого испанца. Но кто знает. Несмотря на рану, дон Карлос де ла Роча по-прежнему на шканцах. А он свое дело знает хорошо. Сейчас, освободившись от своего плавучего якоря – бизань-мачты, «Антилья» – старший боцман Кампано и его люди сплеснивают брасы, ставят новые канаты и перлини, натягивают штаги, чтобы не дать завалиться оставшимся мачтам (грот-мачта держится только чудом-, в нее угодило несколько ядер, ванты кое-где перебиты) – медленно, с трудом идет на парусах фок-мачты: шкоты грот-марселя обвисли, ветер три румба со штирборта, израненный корпус скрипит и стонет от качки, но «Антилья» движется вперед, мало-помалу отрываясь от двух англичан, с которыми дралась все это время. Тот, что находился у нее за правым траверзом, лишился бушприта, грота-рея и верхней части фок-мачты начиная с первого марса; теперь он неподвижен и, похоже, не собирается маневрировать. Второй ослабил огонь, лег в дрейф и пытается укрепить мачты. А вдруг у нас получится, думает Фалько с внезапным всплеском надежды, вглядываясь в лицо командира, ища подтверждения. И он не единственный, кто это делает. Дон Карлос де ла Роча, бледный от потери крови, вроде бы не замечая устремленных на него взглядов (а может, именно из-за них), по-прежнему стоит во весь рост на шканцах среди путаницы перебитых канатов и тросов, обломков дерева, обрывков разодранных в клочья парусов, среди людей (их все меньше, они все больше съеживаются и все неохотнее поднимаются), которые продолжают как могут стрелять из пушек и мушкетов, стоит, нахмурившись, стараясь оценить одновременно и направление, и силу ветра, и курс корабля, и дислокацию врагов, словно бы пытаясь отыскать взглядом ту щелку, в которую «Антилья» могла бы проскочить среди англичан и соединиться с кораблями, уходящими в сторону Кадиса.

– В трюме тридцать дюймов воды, дон Карлос. И шесть пробоин прямо по ватерлинии… Откачивать пока удается. Все мои люди на помпах.

Это старший плотник Фуганок, измученный, весь мокрый ниже пояса, вновь появился на шканцах с докладом. С тех пор, как начался бой, он со своими помощниками и конопатчиками, нагрузившись пластырями, паклей и смолой, неустанно обходит все закоулки корабля, твиндеки и даже льяла, латая пробоины.