Артуро Перес-Реверте - Мыс Трафальгар

– Моряки и солдаты «Антильи»!.. Вот идут англичане, и мы будем драться!.. Ваш долг, так же как и мой, – поддерживать на плаву наше судно и наносить максимальный урон им!.. Я хочу, чтобы вы отвечали им ядром на каждое ядро, пулей на каждую пулю, безжалостно и беспощадно, потому что они нас щадить не станут!.. Всевышний примет в свое лоно тех, кто падет, исполняя свой долг!.. А тех, кто не будет исполнять его, я велю расстрелять!

Слово «расстрелять» еще вибрирует в воздухе, когда де ла Роча раскрывает том Морского устава, только что принесенный гардемарином Ортисом, и начинает громко и ясно зачитывать параграф 34, пункт 11:

– «Тот, кто, в то время как его корабль находится в бою, трусливо покинет свой пост, дабы укрыться, будет приговорен к смерти. Такая же кара ждет того, кто во время боевых действий или до начала таковых примется кричать, прося остановить или не начинать их, и того, кто спустит флаг без непосредственного приказа командира корабля…»

Потом он резко захлопывает книгу, снова отдает ее гардемарину и смотрит на судового капеллана, падре Потераса, стоящего у подножия трапа. Капитану не по душе священник, доставшийся ему на сей раз, и он старается держать его подальше от кают-компании и ахтердека: он считает его тупым и нечистоплотным, к тому же чересчур падким на церковное вино, как, впрочем, и на любое другое. Но уж, как говорится, что бог послал. Совсем скоро, когда души начнут толпами отправляться в горние выси, будет все равно, пьян священник или трезв.

– Поднимайтесь сюда, падре, и делайте свое дело… Всем полное отпущение грехов. Это приказ.

Священник послушно подбирает сутану и поднимается до середины трапа, на ходу поправляя столу; и когда он, воздев руку, поворачивается лицом к морякам, все до единого, обнажив головы, опускаются на колени. Benedicat vos [40] Да благословит вас (лат.). и так далее. Аминь. Де ла Роча снял шляпу и крестится, опустив голову. Он молится по-настоящему, истово, препоручая господу богу свою душу и будущее своей жены и четырех детей, оставленных в Кадисе. Быть может, сегодня, еще до наступления вечера, они станут вдовой и сиротами, обездоленными, беззащитными, как всегда происходит в подобных случаях в этой дерьмовой Испании, где гибель солдата или моряка, которые уже не смогут потребовать своего, предоставляет государству замечательную возможность прикарманить то, что оно им задолжало. Когда священник заканчивает отпускать грехи, капитан, все еще со шляпой в руке, поднимает голову и провозглашает:

– Да здравствует король!.. Да здравствует король!.. Да здравствует король!

И все те несчастные, которым совсем скоро предстоит погибнуть или остаться калеками и чьи вдовы и сироты не смогут получить ни их невыплаченного жалованья, ни пенсии, ни хоть какой-нибудь компенсации за потерю кормильца, подхватывают, срывая голоса:

– Да здравствует… да здравствует… да здравствует..!

Де ла Рочу невольно передергивает. Бедняги. Если есть на свете король, недостойный этого клича, так это – их король. Их и его. Обрюзгшее напудренное ничтожество – Карл IV. Однако это не имеет никакого отношения к делу. Важно то, что на мгновение эти люди стали похожи на команду, а не на перепуганное стадо у ворот бойни. А засомневаешься – вспомни о долге. Умри, исполняя свой долг, и не ошибешься.

– Да здравствует Испания! – кричит капитан.

Семьсот с лишним голосов еще громыхают от носа до кормы: мол, да, мол, да здравствует Испания и все такое, а этих англичашек мы, мол, в бараний рог согнем и в порошок изотрем, если получится, – а де ла Роча думает: пока что я сделал все, что было можно. Даже если это совсем немного. Теперь остается только вступить в бой, повинуясь уставам, слепой дисциплине и так далее, приказам контр-адмирала-лягушатника, к тому же плохо знающего свое дело, вступить в бой в кое-как выстроенном порядке, при ветре, сносящем нас к опасному берегу и отмелям перед ним, так что если погода испортится (что вполне вероятно), положение оставшихся без управления кораблей станет критическим. Но все сложилось именно так, а не иначе. Поэтому де ла Роча бросает еще один взгляд на вражескую эскадру, нахлобучивает шляпу и делает знак шкиперу Роке Альгуасасу, надежному товарищу, с которым плавает уже шесть лет и который сейчас стоит чуть в стороне от толпы офицеров с командирской саблей в руках. Слов не требуется. Роке приближается, снимает с пояса де ла Рочи маленькую прогулочную шпагу (просто дурной тон) и пристегивает настоящую боевую саблю. Потом капитан поворачивается к своему помощнику.