Сквозь сырые дымящиеся поленья прорывалось пламя погребального костра, и Нареш, не отрываясь, смотрел на него.
На следующее утро я решил навестить Сукхрама. К нему в камеру меня провел начальник участка. Сукхрам молча сидел, уставившись в зарешеченное оконце. Волосы у него были всклокочены, бледное лицо страшно осунулось, а глаза глубоко запали.
Он даже не обернулся ко мне. Просто заговорил, словно обращаясь к Нарешу:
— Младший господин, я никогда не убил бы Чанду, она же была частицей моего сердца. Я только освободил блуждавшую душу тхакурани…
Мне было тяжело на него смотреть — он не узнавал меня, и вскоре я ушел.
Когда я вернулся домой, Нареш сидел за столом, накрытым к завтраку.
— …Люди осыпают мою тхакурани жемчугом, — гордо произнес он. Потом, подойдя ко мне ближе, тихо спросил: — Ты знаешь, за что она обиделась, почему сегодня не разговаривала с тобой?
— Нареш! — крикнул я.
— Ага! Теперь припоминаешь! — Нареш расхохотался. — Она же была замужем! Укладывая ее на царское ложе, я забыл украсить нитью жемчуга пробор на ее голове, не раскрасил ей ладони и ступни, не окропил ее сандаловым маслом… Она же великая тхакурани! Еще бы не обидеться…
А высоко в небе гремел гром, его раскаты эхом откликались в горах; казалось, сама земля бросает вызов небу. И в этот момент перед моими глазами предстал образ старика, лежащего на смертном одре в далекой Англии. Его губы, наверное, в последний раз слабо шептали: «Где ты, бедная моя Чанда?»…
Умиротворенный! Прозревший под конец жизни бывший сахиб! Слишком поздно в нем проснулась человечность!
Но где же мой величественный рассказ о торжестве человечности? Что делать, если даже у меня не получилось рассказа… Но я хочу крикнуть во весь голос: «Слушайте, слушайте все! Повсюду раздаются громкие голоса, требующие справедливости. Я тоже не могу молчать. Я торжественно заявляю: только самые простые являются настоящими людьми. Все остальные пропитаны грехом, ибо корыстолюбие и высокомерие закабалило их души. А эти угнетенные, несчастные и нищие люди страдают из-за своего невежества. Их будут угнетать до тех пор, пока они не прозреют, потому что на их невежестве, на их розни и взаимной ненависти зиждется весь мир мрака и насилия… Пока они не прозреют, их дети будут рождаться в грязи и умирать, как бездомные собаки. Может быть, обездоленные так сжились со страданиями, что считают их неизбежными? Но в тот день, когда они познают подлинную человечность, они избавят человечество от страданий. Тогда-то и появится новый человек!»
Ююба — невысокое дерево из семейства крушинковых (Zizyphus jujuba).
Хаким — врач-мусульманин, лечащий по правилам традиционной арабской медицины.
Б ири — сигареты кустарного производства, сделанные из цельных табачных листьев. На приготовление бири идут самые низкие сорта табака.
Дак-бунг ало — постоялый двор, гостиница.
Хукк а — трубка типа кальяна, в которой табачный дым охлаждается и очищается, проходя через воду.
Тхакуры — одна из высших военно-землевладельческих каст в Северной и Центральной Индии. В Раджастане — титул феодального аристократа. Согласно религиозной традиции индуизма произошли от второй по значению касты — касты воинов.
Н атни — женщина из касты натов , одной из самых низших в кастовой иерархии старого индийского общества.
Движение ненасилия — организованное Ганди движение гражданского неповиновения приказам английской администрации при полном устранении всяких насильственных действий.
Бигх ( б игха ) — земельная мера, равная 0,25 га.
Ману в индийской мифологии — родоначальник человечества.
Буддийские монахи носят ярко-желтые или оранжевые одежды.
Тамар инд — дерево из семейства бобовых (Tamarindus indica) с длинными съедобными плодами.
Тхакурани — букв. жена тхакура. Тхакурани — также знатная, важная дама.
Кандж ары — одна из низших каст в кастовой иерархии. Канджаров чаще, чем других, называют индийскими цыганами. Основное занятие — изготовление веревок и канатов.
Читать дальше