Елена Раскина - Первая императрица России. Екатерина Прекрасная

– Я слыхала русскую поговорку, Петер! Тише едешь – дальше будешь…

– Нет, неправда это! – Петр в гневе стукнул кулаком по столу. – Дальше – не будешь! Отстанешь! Всему миру на смех и поругание!

– Как же надо идти, Петер?

– Не идти – лететь надобно! Сильно отстала Россия-матушка! Заспалась… По-другому – нельзя!

Пастор Иоганн-Эрнст Глюк, названый отец Марты Скавронской, умер в 1705 году, успев послужить России на посту директора учрежденной Петром Алексеевичем московской гимназии. Для гимназии царь щедро пожаловал оставшийся без хозяев дом своего умершего родственника Василия Федоровича Нарышкина, двоюродного брата матери Петра, царицы Натальи Кирилловны. Дом Нарышкина находился на углу Покровской улицы и Златоустинского переулка. Здесь Екатерина в последний раз виделась с пастором перед его тяжелой болезнью. Здесь – в просторной классной комнате, где запах свежей краски смешивался с ощущением затхлости старого дома, долго пробывшего без хозяина, пастор, наставляя свою воспитанницу, сказал ей о том, что злом зло не искоренишь.

Приемная дочь почувствовала в пасторе некоторую душевную усталость, которую не могли развеять ни новые занятия, ни явная милость царя к трудам господина Глюка и его великой учености.

В этом только что устроенном классе, среди книг, бумаг, карт и макетов кораблей, в окружении учеников из дворянских семейств – мальчиков приятных и славных, хотя и несколько не привыкших еще к тому новому миру, в который вводил их чужеземный наставник, пастор должен был почувствовать прилив вдохновения и желание творить. Но Марта-Екатерина видела, что ее приемный отец не чувствовал ни того, ни другого. Он говорил тихо и как-то слишком спокойно, без огня, смотрел устало и порой отстраненно, и эта холодность пастора невольно передавалась его ученикам.

Мальчики уважали своего наставника, но не стремились сломать разделявшую их границу. Екатерине казалось, что пастора и его учеников как будто разделяла река: он стоял на одном берегу, а они – на другом, и только перекликались друг с другом. А может быть, и она сама осталась вместе с этими мальчиками, а не с пастором и тоже только перекликается с ним?

Екатерина Алексеевна сопровождала царя, когда Петр решил устроить экзамен ученикам Глюка и без предупреждения приехал в школу. Царь любил приезжать без предупреждения, ему нравилось заставать подданных и иноземцев врасплох – так, чтобы они не успели надеть маску раболепной учтивости. Юношей он вырвался из затхлого воздуха Кремля, где кишели микробы древнего рабства и кровавого бунта, и бежал вместе с матушкой-царицей Натальей Кирилловной в сельцо Преображенское, откуда намеревался преобразовать Россию. То, что хотел изменить царь, находилось даже не в области военной или экономической, а куда глубже. Лень и неподвижность, тяжелый, беспробудный сон старой Московии – вот что хотел развеять Преображенец, как стали за глаза называть царя после его отъезда из златоглавой столицы. Петр намеревался разбудить царевну-Русь, одурманенную злыми сонными чарами и ожидающую своего избавителя. Потому и ездил всюду непрошеный: словно хотел каждого толкнуть в спину и побудить к действию. Впрочем, иные понимали царя без слов и не нуждались в грубых тычках в спину…

Пастор Глюк исполнял свои обязанности директора школы методически и старательно. Он вызвал из Ливонии и Германии опытных преподавателей и составил полный курс образования. Достойнейший господин Глюк намеревался учить мальчиков языкам нынешним и древним, истории, богословию, арифметике, геометрии, хорошим манерам и даже танцам с верховой ездой, но более всего – любимой науке самого пастора: философии. Эту возвышенную науку он и растолковывал своим ученикам, когда в школу приехал царь с Екатериной Алексеевной и Петром Павловичем Шафировым, недавним переводчиком Посольского приказа, а ныне – вице-канцлером, или «подканцлером», как говорили те, кому с трудом давались новые иноземные слова.

Шафирова за глаза называли «царским евреином» – происходил он и в самом деле из выкрещенной еврейской семьи, родом из-под Смоленска. Знал Петр Павлович множество языков (поговаривали: не только «живых», но и «мертвых» – латинский да арамейский), и тезка-царь не мог обойтись без своего хитроумного советника, владевшего всеми тонкостями европейской дипломатии. Дородный, осанистый, черноглазый, с умным, живым и слегка ироничным взглядом, Шафиров часто сопровождал Петра в инспекциях по только что основанным школам. Вице-канцлер подбирал в этих школах толковых юношей, которые хорошо и быстро осваивали европейские и восточные языки и могли пойти по дипломатической линии. Вот и сейчас, едва войдя в класс, «царский евреин» стал всматриваться в мальчиков, намереваясь выявить самых толковых, самых смышленых.