Всеволод Крестовский - Деды

Это письмо было передано императору Францу II чрез русского посла Колычева, заменившего графа Разумовского. Прочитав его, Франц до того смутился, что не умел даже скрыть свои ощущения перед нашим послом, который после аудиенции у императора австрийского имел свидание с бароном Тугутом. Когда Колычев объявил ему, что русским войскам предписано возвратиться в Россию, Тугут сначала не хотел даже этому верить. Черты лица его, всегда холодные и неподвижные, тоже не могли скрыть живого смущения; но потом, придя несколько в себя, австрийский министр начал вдруг выхвалять доблести русских войск, заслуги полководца их и старался выведать у Колычева, не может ли Суворов хотя повременить на некоторое время выступлением из Германии, в той надежде, что гнев императора Павла, быть может, еще смягчится и повеления его будут отменены. После первого испуга Тугут старался успокоить себя той мыслью, что император Павел в действительности не решится привести в исполнение свою угрозу. Однако же надежды Венского двора, давно уже, впрочем, затеявшего втайне отдельные переговоры с французской Директорией, в скором времени окончательно обрушились.

Копия с письма к австрийскому императору была препровождена государем к Суворову при особом рескрипте, где, между прочим, значилось: "Вы должны были спасать царей; теперь спасите российских воинов и честь Вашего государя", а в следующем за тем рескрипте государь писал, что более "не намерен жертвовать своими войсками для корыстолюбивых и бесстыдных видов двора Венского". Суворов, конечно, не претендовал на разрыв с австрийцами, коварство которых чуть не выморило всю его армию и было главнейшей причиной поражения Корсакова. Император Павел очень хорошо понимал последнее и хотя отставил Корсакова от службы, но, получив донесение о выходе русских из Швейцарии, писал Суворову 29 октября:

«Весьма рад, что от Вашего из Швейцарии выступления узнает эрцгерцог Карл на практике, каково быть оставлену не вовремя и на побиение; но немцы люди годные: всё могут снесть, перенесть и унесть».

«Действуя на пользу общего дела престолов, Я не должен, однако, терять из виду безопасность и благоденствие Моей империи, в чем отдам отчет пред Богом и пред всеми подданными Моими», – писал государь принцу Конде, извещая об отозвании своих войск в Россию.

Распорядясь о немедленном выступлении русской армии из Баварии и о движении ее «умеренными маршами» к пределам своего Отечества, государь формально приказал платить за все на пути чрез австрийские владения, а деньги на путевые расходы просить взаимообразно у курфюрста баварского Максимилиана. «Теперь главный предмет Мой, – извещал он Суворова, – есть возвращение Ваше в Россию и охранение ее границ».

Действующую армию предназначалось расположить под непосредственным начальством Суворова, на западной окраине империи, а ему самому повелевалось "иметь пребывание, яко в средоточии маетностей [421]его, – в местечке Кобрине [422]".

Известясь об этой высочайшей воле, Суворов сказал:

– Я бил французов, но не добил. Париж – мой пункт. Беда Европе! – И послал племянника своего, князя Горчакова, занимать у курфюрста баварского миллион гульденов [423].

Швейцарский поход по справедливости считается не только у нас, но и в Европе венцом воинской славы Суворова. Граф Ростопчин в письме к нему в следующих выражениях высказывал свое мнение об этом походе: "Ваше последнее чудесное дело удостаивают в Вене названием une belle retraite [424]. Если б они (то есть австрийцы) умели так ретироваться, то давно бы завоевали всю вселенную".

– Belle retraite! – воскликнул со смехом Суворов. – Помилуй бог!.. Здесь нет de belles retraites – разве в пропастях!

Император Павел по тому же поводу писал ему в рескрипте от 29 октября:

«Побеждая повсюду и во всю жизнь Вашу врагов Отечества, недоставало Вам одного рода славы – преодолеть и самую природу. Но Вы и над нею одержали ныне верх: поразив еще злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистию против Вас вооруженных».

Спасение русского войска в самой ужасной и труднейшей из местностей Швейцарии было во мнении государя величайшей заслугой. Выслушав реляцию, он тут же возвел Суворова в звание генералиссимуса и сказал при этом графу Ростопчину: «Это много для другого, а ему мало – ему быть ангелом», – и в рескрипте, которым объявлялась старику эта новая милость царская, было изображено: «Награждая Вас по мере признательности Моей и ставя на высший степень, чести и геройству предоставленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков». В то же время император повелел отлить статую Суворова и в честь его воздвигнуть монумент в Петербурге, на Марсовом поле [425].