Режин Дефорж - Авеню Анри-Мартен, 101

Они знали со вчерашнего дня…

Заместитель начальника Руссо, говоривший с немецким офицером, направился к бараку.

— Услышав свое имя, выходите. Не заставляйте этих господ ждать. Поторапливайтесь. Эспань, Жигур, Кастера, Нутари, Портье, Валина, Шарден, Мейе, Вуане, Элуи…

Один за другим узники выходили и, подталкиваемые солдатами, выстраивались в колонну, поднимая воротники курток и поглубже надвигая береты и картузы.

— Пошевеливайтесь. Залезайте в грузовики. Жонэ, Бруйон, Менье, Пуэш, Мулиа…

Франк Сансон с ловкостью своих двадцати двух лет запрыгнул первым.

В лагере возник, постепенно нарастая, какой-то неясный гул. За окнами бараков стояли узники, чудом узнавшие о происходящем. Один, затем другой, затем десяток, сотня, тысяча начали петь «Интернационал». Рокот вырывался из легких и устремлялся к грузовикам, увозившим товарищей, сохранивших свое мужество и достоинство. Грязь, дождь, выкрики охранников и даже страх превратились в ничто перед этим мощным напором.

Было семь часов утра. Грузовики, выехавшие из казармы Буде, форта «А» и лагеря Мериньяк двигались по дороге на Суж. При виде колонны женщины крестились, а мужчины снимали шляпы. У въезда в военный лагерь грузовики замедлили ход. Узники, углубившись в свои мысли, не обращали внимания на четырех солдат, направивших на них свое оружие. На ухабах разбитой дороги их бросало друг на друга.

Грузовики остановились. Солдаты раздвинули брезент, опустили борта и спрыгнули на песок.

— Schnell… Schnell… Aussteigen… [1] Быстро… Быстро… Выходите… (Нем.)

Оттесненные в угол, узники переглянулись и машинально пересчитали своих товарищей. Семьдесят. Их было семьдесят… Семьдесят человек, которые со вчерашнего дня знали, что должны умереть.

После того, как в Париже было совершено покушение на немецкого офицера Карла Оберга, глава СС и полиции Гельмут Кнохен потребовал от правительства Виши список из ста двадцати заложников. Было отобрано сорок шесть узников из лагерей Компьена и Роменвиля. Фридрих-Вильгельм Дозе, эсэсовец из Бордо, прислал недостающих.

— Габриэль!..

— Рене!..

Братья Кастера бросились в объятия друг друга. Каждый из них так надеялся, что в списке приговоренных окажется только он…

Какой-то толстый офицер встал перед заложниками и начал что-то читать, наверное, приговор. Какое им дело! Внезапно юный голос заглушил слова, произносимые немцем:

— Вставай, проклятьем заклейменный…

— …Весь мир голодных и рабов…

Поначалу робкая песня, постепенно разрастаясь, будто бросилась в лицо врагам. Они не понимали грозных слов, но чувствовали, как вдохновленная песней толпа постепенно превращается в некий монолит, силу, взывающую к возмездию.

— …Это есть наш последний и решительный бой…

Через каждые пять метров возвышается столб. Вдоль песчаного склона их десять, и десять человек самостоятельно подходят к этим столбам и становятся перед ними.

Они отказываются завязывать глаза. Старый дрожащий от страха священник благословляет их. Взвод, выделенный для расстрела, выстраивается на позиции. Раздается команда… Грянул первый залп… Под ударами пуль тела вздрагивают и медленно оседают…

После едва заметной заминки голоса вновь подхватывают песню и еще громче звучат в тишине дождливого утра.

— …Это есть наш последний…

Тела казненных, брошены в огромный ров, вырытый позади склона.

Дождь прекратился. Слабые лучи солнца освещают песок. Запах грибов и сосен смешивается с запахом пороха. Кровь вперемешку с лужицами воды у подножия столбов медленно впитывается в песок.

Выполнив свою задачу, солдаты уезжают. Песчаная равнина Сужа, вблизи Бордо, девять часов утра. 21 сентября 1942 года.

После смерти Пьера Дельмаса его сестра, Бернадетта Бушардо, попыталась взять в свои руки управление поместьем. Добрая воля славной женщины была столь же очевидна, сколь и ее полная неспособность наладить дела в Монтийяке.

Сидя за столом брата, она перебирала бумаги, жалуясь Камилле д’Аржила, предложившей ей свою помощь:

— Бог мой, что с нами будет? Я ничего не понимаю в этих цифрах! Надо спросить у Файяра.

— Отдохните, мадам. Я попытаюсь разобраться.

— Спасибо, милая моя Камилла, вы очень добры, — ответила та, поднимаясь. — Леа следовало бы взять себя в руки, — добавила она, снимая очки, — мне тоже тяжело, но я держусь.

Камилла попыталась скрыть улыбку.

— Вы, несомненно, гораздо сильнее.