Режин Дефорж - Черное танго

— Я его помню, — сказала Франсуаза. — Он мой сверстник. У него нет ни семьи, ни состояния. Его вырастил дядя, бондарь из Сен-Макера. Это был молчаливый и работящий юноша. Если он с тех пор не изменился, то это как раз то, что нам нужно в Монтийяке.

Франсуаза написала ему и назначила встречу.

В течение двух последующих месяцев дела продвигались очень быстро, и в начале лета сестры де Монплейне с Франсуазой, ее сыном и маленьким Шарлем выехали из Парижа. Лаура дала согласие провести в Монтийяке летний отпуск, но наотрез отказалась переехать туда на совсем, заявив, что если опекунши силой заставят ее остаться, то она все равно сбежит оттуда. Отчаявшись сломить ее сопротивление, тетки, в конце концов, разрешили ей снять однокомнатную квартиру на улице Грегуар-де-Тур. В знак признательности Лаура пообещала продолжить учебу и помочь привести в порядок Монтийяк.

Как было условлено с Франсуа Тавернье, Леа ничего не сообщили об изменениях, происшедших в жизни семьи.

— Пусть это будет для нее сюрпризом, — сказал Тавернье.

Первые недели после переезда прошли под знаком всеобщего воодушевления и беспорядка. Домик в Лангоне был слишком мал для размещения всех приехавших. Поэтому устроились, как могли в Монтийяке. Погода стояла прекрасная; жизнь, словно в цыганском таборе забавляла и старых и малых, и работа у всех спорилась.

Франсуаза и Лаура были несказанно рады вновь повидаться со старой няней Руфью. Как же она изменилась! В их памяти она оставалась женщиной, полной сил, а приехав в Монтийяк, они увидели старуху с трясущимися от пережитых страданий руками. Ее присутствие всех согревало и свидетельствовало о том, что жизнь продолжается, что детство не ушло безвозвратно, поскольку рядом была та, которая знала замечательные сказки и нежные колыбельные песни… Теперь, как и прежде, она рассказывала о волках и феях, людоедах и спящих красавицах двум маленьким мальчикам, которые, не сговариваясь, называли ее «бабушка Рут».

Сару Мюльштейн после ее освобождения из лагеря и двух месяцев лечения в госпитале приютила семья полковника Джорджа Мак-Клинтока, жившая в обширном поместье на севере Шотландии. Окруженная заботой и всеобщей любовью, молодая женщина на удивление врачей поправлялась очень быстро. Один из них, видимо, самый дальновидный, опасался за ее психическое состояние. Она упрямо отказывалась говорить о пережитом в Германии, из чего окружающие заключали, что она хочет забыть прошлое. Была, однако, одна деталь, опровергавшая такой вывод: как только у нее начали отрастать волосы и появились силы, она тотчас же снова обрила себе голову. На расспросы окружающих она ответила с горькой иронией, что, по ее мнению, ей это идет. Леди Мэри, мать Джорджа Мак-Клинтока, выписала из Лондона великолепный парик. Сара сухо поблагодарила ее и заявила, что никогда не сможет его носить, поскольку он напоминал ей кипы волос заключенных, которые потом упаковывали в тюки и отправляли на переработку. Это был один из редких случаев за все время ее пребывания у Мак-Клинтоков, когда она заговорила о концлагере. Ее реакция неприятно поразила членов семьи Мак-Клинтока, но они отнеслись к этому с пониманием.

В начале осени она объявила им о намерении вернуться в Германию и попытаться разузнать о судьбе сестры отца, двоюродных сестер, семьи мужа, а также о своей собственности в этой стране.

Джордж попытался отговорить ее от поездки в Германию.

— Но у меня были родственники в Берлине и Мюнхене, — отвечала она, — и я хочу знать, остался ли кто-нибудь из них в живых. К тому же скоро должны начаться процессы над нацистскими преступниками. Я не хочу их пропустить. Я готова давать показания.

— От Берлина остались одни развалины. Думаю, что та же картина и в Мюнхене, и во всех других больших городах Германии.

— Знаю, но, тем не менее, хочу туда отправиться. Вы ведь, кажется, должны ехать в Нюрнберг? Не могли бы вы захватить меня с собой?

— Но вы еще не готовы к такой поездке.

— Ошибаетесь. Но если не хотите взять меня с собой, то я поеду одна.

Мак-Клинтоку пришлось уступить, и он занялся подготовкой необходимых документов.

Он проводил Сару до Мюнхена, а сам отправился дальше, в Нюрнберг. В бывшей столице Баварии Сара к своей великой радости отыскала двоюродного брата, Самюэля Зедермана. До войны он был адвокатом и чудом избежал рук полиции в тот день, когда арестовали всю его семью: родителей, деда с бабкой, брата и сестер. Все они были отправлены в Маутхаузен.