Анатоль Франс: Крещенский король

Когда гости заняли места, мессер Гильом Шапделен прочел благословение, и все молча принялись за еду.

Первым заговорил мессер Жан Кокмар, обратившись к мессеру Жану Брюану, своему соседу:

— Вы, — сказал он, — человек благородный и ученый. Постились ли вы вчера?

— Подобает поступать так, — ответил мессер Жан Брюан. — Канун сочельника крещенского в Минее значится как бдение, а раз бдение, то и пост.

— Простите меня, — возразил мессер Жан Кокмар, — но я, в согласии с несравненными богословами, почитаю, что строгий пост мало приличествует радости, возбуждаемой в сердцах верующих рождеством спасителя, кое поминается церковью до богоявления.

— Что до меня, — возразил мессер Жан Брюан, — непостящихся в сии бдения я почитаю отпавшими от древнего благочестия.

— А я, — воскликнул мессер Жан Кокмар, — почитаю, что те, кто постом готовятся к нашему самому радостному празднику, подлежат осуждению, как последователи обычаев, порицаемых большинством святителей церковных.

Ссора двух соборных иеромонахов начинала обостряться.

— Не поститься! Что за послабление плоти! — говорил мессер Жан Брюан.

— Поститься! Что за упорство! — говорил мессер Жан Кокмар. Вы человек спесивый и заносчивый, который шествует один.

— А вы тот слабый человек, который лениво бредет за развращенной толпой. Но даже и в эти безбожные времена, когда привелось нам жить, за меня стоят писания: «Аще кому под Богоявление в бдении пребыти, — ничего же да яст».

— Вопрос разрешен. «Яст!»

— Тише! Тише! — закричал из глубины своего высокого и широкого кресла мессер Гильом Шапделен. — Вы оба правы: вы достойны похвалы, Жан Кокмар, за то, что принимаете пищу под Богоявление в знак радости, а вы, Жан Брюан, за то, что поститесь во время того же бдения, делая это с соответственной радостью.

Капитул в полном составе одобрил этот приговор.

— И Соломону не рассудить бы лучше! — воскликнул мессер Пьер Корнель.

И так как мессер Гильом Шапделен приблизил к губам своим свою золоченую кружку, их преподобия Жан Брюан, Жан Кокмар, Тома Алепе, Симон Тибувиль, Дени Пти, Пьер Корнель, Барнабе Видлу, Франсуа Пигушель крикнули разом:

— Король пьет! Король пьет!

По законам пиршества надо было кричать эти слова всем, и гость, который это нарушал, подлежал строгому наказанию.

Увидав, что ковши опустели, мессер Гильом Шапделен велел принести вина, а слуги стали натирать хрен, чтобы придать жажды гостям.

— За здоровье государя епископа Труа и регента Франции, — сказал мессер Шапделен, вставая со своего священнослужительского кресла.

— Охотно, мессер, — сказал Тибо де-Сож, рыцарь, — но ни для кого не тайна, что государь наш епископ поссорился теперь с регентом из-за двойной десятины, которую господин Бедфорд потребовал с духовенства под предлогом расходов на крестовой поход против гусситов. И мы сейчас соединим две враждебных здравицы.

— Хе! Хе! — ответил мессер Гильом. — Полагается возглашать здравицы за мир, а не за войну. Я пью здоровье регента Франции, за короля Генриха VI и здоровье государя моего, епископа Труа, которого мы все два года назад выбрали.

Соборные иеромонахи, подняв свои кружки, выпили здоровье епископа и регента Бедфорда.

Между тем с самого кондака стола раздался молодой и еще не установившийся голос, кричавший:

— За здравие дофина Людовика, истинного короля Франции!

То кричал маленький Пьероле, настроение которого прорвалось, подогретое иеромонашьим вином.

На него не обратили внимания, и так как мессер Гильом выпил снова, все громко закричали, как полагалось:

— Король пьет! Король пьет!

Гости горячо обсуждали вперемежку дела церковные и дела светские.

— Знаете ли вы, — сказал Тибо де-Сож, — что регент послал десять тысяч англичан взять Орлеан?

— В таком случае, — сказал мессер Гильом, — они возьмут город, как уже взяли Жарго, Вожанси и еще столько славных городов королевства.

— Это еще посмотрим! — сказал, густо покраснев, Пьероле.

Но так как он сидел на самом дальнем конце стола, — его и на этот раз не расслышали.

— Выпьем, государи мои! — сказал мессер Гильом, щедро угощавший гостей.

Еще громче прежнего раздался крик:

— Король пьет! Король пьет!

Но когда улегся громовой раскат голосов, мессер Пьер Корнель, сидевший довольно далеко от почетного конца стола, ехидно заявил:

— Ваши преподобия, доношу вам на маленького Пьероле: он не кричал: «Король пьет!», чем жестоко провинился против правил и обычаев, а потому его надо наказать.