Эфраим Баух - Ницше и нимфы

Он звучит из ее уст довольно молодо, хотя ведь родилась она в тот миг, когда отрицаемый мной Бог воскликнул: «Да будет Свет!»

Но даже она не знает, каким был мир до возникновения Света, и был ли он вообще. А она отвечает, что является еще и Тенью света от Древа Познания, протягивающейся от вещей. И вещает она, что люди, не сумевшие проникнуть в сущность этих вещей, объявляют их непознаваемыми и называют «вещами в себе».

Я прерываю ее, говоря, что главное в диалоге — краткость и занимательность. Именно поэтому так скучны длинные диалоги Платона.

И так я сижу в тени двух деревьев — Древа Познания и Древа Жизни, не подозревая, что нахожусь в Раю.

Я могу удлинять или укорачивать себя в отличие от человека, говорит моя Тень. Правда, это зависит от солнца. Когда оно закатывается или небо затягивается облаками, я, несмотря на все мои знания, испытываю страх вечного исчезновения, ибо знаю, насколько моя прародительница Тьма жестока и категорична. Потому мое существование зависит от отца-прародителя — Света. К большому сожалению, Свет сам зависит от прародительницы Тьмы.

Но вот и ты, говорю я, застилаешь меня, моя Тень. Меня из-за тебя не видно, потому тебя принимают за меня. Погляди, я сижу в тени Древа Познания. Отрицая Бога и его Ветхий Завет, я не могу освободиться от его описания Рая с Древом Познания и Древом Жизни, от которых ты отбрасываешь Тень. Это изводит мою душу, но я не могу избавиться от простоты и гениальности этой картины. Ты не всегда дружественна, моя Тень. Обернувшись болью, ты застишь мне глаза так, что я света белого не вижу Не обращай внимания на все эти недомогания, отвечает моя Тень, ведь разговариваешь ты не просто с тенью, а с Тенью твоего личного Древа Познания и личного твоего Древа Жизни.

Какое же тут познание, говорю я, если вокруг море лжи. К примеру, не дает мне покоя постыдная ложь, что любовь имеет одну единственную цель — деторождение, а не удовлетворение сладострастия.

Что мне в тебе нравится, размышляет вслух моя Тень, это отсутствие притворства: ты признаешься мне напрямик и вслух в том, что тебя сейчас особенно мучает.

А сегодняшняя молодежь, говорю, относится к этому легкомысленно, протестуя против излишней зависимости от врачей, учителей, насилующих наши души. Вообще-то человек всегда зависим, но чувствует себя свободным лишь потому, что по долголетней привычке не ощущает своих оков. Так что «свобода воли» это, по сути, вошедшее в привычку отсутствие ощущения оков.

В моей жизни последних лет я испытываю жуть единственных оков — моей болезни. Но нет у меня никакого злорадства к обернувшему любовь ко мне ненавистью, старому Вагнеру и его пассии Козиме. Тем более, нет зависти к его все ширящейся славе, оттесняющей меня, не меньшего, если не большего гения, чем он, все более в безвестность.

При всем при этом, непрекращающаяся боль стоит надо мной карающим Ангелом, требуя беспрерывного раскаяния неизвестно в чем.

Какое уж тут может быть злорадство, какая зависть?

Меня даже не волнует явное презрение Вагнера под видом сострадания или даже тайное его желание внушить мне страх, что могло бы послужить приятной расплатой за мое предательство, которого он, конечно же, не ожидал. Его бескорыстные советы в мою пользу моему врачу, вызывают во мне тревогу: не замыслил он что-то еще более недоброе. В первобытные времена бескорыстных людей именно поэтому презирали и боялись.

Дорогая моя Тень, теперь я буду писать тебя только с большой буквы, и при этом желать тебе больше времени быть ближе к цветам, травам и бабочкам, как ребенок, который немного выше тебя.

Кто хочет быть участником всего возвышенного, должен уметь становиться и маленьким. И если ты, все же, думаешь, что все в мире строится на контрасте Света и Тени и, соответственно, тепла и холода, хочу тебе открыть, что нет никаких контрастов и противоположностей.

Существует лишь различие степеней. Дурная привычка привела нас к мысли, что можно по контрастам распределить и объяснить внутреннюю сущность природы и духовно-нравственный мир человека. Много скорби, жесткости, холодности и отчуждения внесли эти контрасты в сферу человеческих чувств: ведь и там существуют лишь постепенные переходы.

Такая уж выпала мне судьба, дорогая моя Тень, быть писателем, орудием чувств, мыслей, наконец, и это главное, знаков немецкого языка. Не было у меня счастья родиться в лоне иного языка, например, итальянского, мелодия которого, когда я нахожусь в Италии, меня успокаивает.