Эфраим Баух - Ницше и нимфы

И так будут втянуты — поколение за поколением — в лживое утверждение евангелиста Матфея, что фарисеи — лицемеры и подхалимы, в то время, как апостолы — продажные и ущербные — выступают у него, как образец духовной честности и порядочности.

Жажда быть, как Бог, присуща не только евреям, но и таким философам-романтикам, как я. Я всегда преклонялся перед отцами католической церкви. Их мужской иудаизм выстреливал фейерверком над хмурыми облаками христианской теологии, поверх паров черной мистической меланхолии Павла, когда христиане осмелились прорваться в закрытую систему греческих рационалистов, и бодать стены греческого мышления таранами Иерусалима.

Я доказал через столетия, что греческая философия была выродившимся звеном. Она не обратила внимание на родовые схватки мира и топталась ногами в пустынях нигилизма, тянулась всегда за привлекательностью абстрактной логики в то время, как евреи у Синая приняли девиз — «сделаем и прислушаемся» — и это дало справедливость и закон миру — не как философскую игру, а как ось истинной жизни, окружающей нас. Еврейство Августина поставило город Бога пуповиной мира хаоса, но Иерусалим был выкорчеван с высот бурным ностальгическим гневом Вагнера, который наследовал от Шопенгауэра ненависть к евреям, не позволявшая ему воздать им по справедливости в самом великом их деле: ведь евреи суть изобретатели христианства.

Еврей, сообразно кругу своих занятий и прошлому своего народа, как раз меньше всего привык к тому, чтобы ему верили. Взгляните с этой точки зрения на еврейских ученых — они все возлагают большие надежды на логику, стало быть, на принуждение к согласию посредством доводов.

Они знают, что с нею они должны победить даже там, где против них налицо расовая и классовая ненависть, где им неохотно верят.

Нет ничего более демократичного, чем логика: для нее все на одно лицо, и даже кривые носы она принимает за прямые.

Европа обязана не малой благодарностью евреям как раз по части более чистоплотных привычек мышления.

Я всегда боялся примеров, ибо в них мгновенно выступает ограниченность, и она подсознательно умаляет веру в доказательства, которые, в силу своей глубины и серьезности, должны быть абсолютно раскованными и беспримерными.

Завершенность сковывает любой пример. Но всё, истинно великое, по сути своей, не может быть завершенным. Открытость и незавершенность любой теории, одно из первичных условий ее бессмертия. И если это условие есть, неважно, что его не видят. Просто на него наталкиваются, как впервые, на собственный пульс, еще не понимая, но мгновенно ощутив, что на этом биении держится вся твоя жизнь.

Немцы же, прежде всего, прискорбно лишенная рациональности раса, которой и сегодня все еще не мешало бы «задать головомойку».

Повсюду, где евреям довелось оказать влияние, они научили тоньше различать, острее делать выводы, яснее и аккуратнее писать.

Евреи — народ, владеющий искусством приспособления, создавший всемирный инкубатор актеров. Какой хороший актер нынче не еврей? Даже в качестве прирожденного литератора, фактического властелина европейской прессы, еврей практикует эту свою власть, опираясь на свою актерскую способность: ибо литератор, в сущности, есть актер — он играет именно «знатока» — специалиста.

Кстати, проблема евреев обостряется лишь в пределах национальных государств, так как здесь их активность и высшая интеллигентность, их от поколения к поколению накоплявшийся в школе страдания капитал ума и воли должны всюду получить перевес и возбуждать зависть и ненависть. Поэтому во всех теперешних нациях распространяется литературное бесчинство: казнить евреев, как козлов отпущения за всевозможные внешние и внутренние бедствия.

Раз дело будет идти уже не о консервировании наций, а о создании возможно крепкой смешанной европейской расы, — еврей будет столь же пригодным и желательным ингредиентом, как и всякий другой национальный остаток. Неприятные и даже опасные свойства имеются у каждой нации, у каждого человека, и поэтому жестоко требовать, чтобы еврей составлял исключение.

В самую темную пору средневековья, когда азиатские тучи тяжело придавили Европу, именно иудейские вольнодумцы, ученые и врачи удержали знамя просвещения и духовной независимости под жесточайшим личным гнетом, и защитили Европу против Азии.

Их усилиям мы, по меньшей мере, обязаны тем, что могло снова восторжествовать более естественное, разумное и во всяком случае немифическое объяснение мира и что культурная цепь, которая соединяет нас теперь с просвещением греко-римской древности, не порвалась.