Пройдет время, и Найдич по-другому оценит роль Корнилова, Маркова, Деникина. И содрогнется перед палаческой жестокостью Корнилова, который ради спасения России, по словам его приближенных, считал возможным сжечь пол-России или залить кровью три ее четверти. Так он и делал. Во время так называемого Ледяного похода он приказал: «...пленных не брать. Ответственность за этот приказ перед богом и русским народом беру на себя».
Пленных не брали. Стреляли, добивали, вешали. Монархически настроенные офицеры — а таких в белой армии было до 80 процентов — клеймили как «гнусных изменников» и «сознательных предателей» не только большевиков, но и декабристов, Белинского, Герцена, Михайловского, Успенского, Салтыкова-Щедрина, Ключевского...
«2.07. Михайловка. Из тыла идут недобрые вести. Спекуляция возросла до невероятных размеров, охватила все общество, наделение крестьян землей не проводится в жизнь — население о земельном законе даже не слышало. Пропаганда наших идей отсутствует. Большевики не дремлют и, отходя, оставляют брошюры в обложке точно такой, как и земельный закон ген. Врангеля, изданный нашим правительством, а внутри — беспощадная критика, ложь и агитация против нас. Кровь ежедневно льется во имя спасения родины, а кто-то в тылу руководит работой на руку большевикам. Проклятый, преступный тыл — опять мы задыхаемся от его смрада. Ужас за будущее тревожит душу. Неужели правительство слепо? Промедление смерти подобно. Чему же тогда подобно бездействие власти? Забвение в боях... Успокоение может дать лишь смерть... Можно сойти с ума!!!
11.01. Сегодня ночью мы выступаем, впереди появились новые части противника — интернациональные части красных.
Идем по заснувшим деревням и хуторам. Противника нет. Но разведка наша уже нащупала его— красные в Щербаковке.
13.07. Яковлевка. 12 час. Пришли, наконец, после упорного боя с интернациональными частями в деревню большую, хохлацкую, родную.
2 часа. Темная звездная ночь... Истома и нега разлиты в ночном мраке. Кажется, сама природа шепчет о любви, страсти. Я продолжаю жить схимником-затворником, наблюдающим жизнь со стороны... Далеко-далеко, там, за целым морем непроглядной тьмы, горит моя путеводная звездочка, все помыслы мои и мечтания там... Неужели пройдут еще месяцы, годы нашей борьбы, а личной жизни и личного счастья не будет? Все кругом живет по формуле «лови момент» — грязные, жалкие наслаждения, мотыльковая жизнь... она не по мне. Жизнь прекрасна своей борьбой, страданием за благо народа, недостижимым стремлением к своей звезде, которая, как светлячок, гаснет, когда достигаешь ее... в руках остается червячок, маленький, невзрачный, потерявший свой загадочный, фосфорический блеск.
Предрассветная мгла... Ночь уходит... Спивают пивни... Устал от бессонной ночи, и какая она по счету — не знаю... сколько бессонных ночей... И так всю жизнь?
23.07. Щербаковка. Период с 13 по 23 будет памятен всем марковцам. Мы его называем «периодом танцев». Дня не проходит спокойно, почти нет времени отдохнуть, что-нибудь записать в свой маленький дневник... Нов. Яковлевка, Эрастовка, Щербаковка — заколдованный круг, из которого нет выхода. Кавалерия противника просачивается то там, то здесь... Будет время, надо записать подробнее... для потомков, если таковые обнаружатся когда-нибудь... что-то не верится в это. Слишком уж «аховые номера» в боях за последнее время... Хотя бы ранило скорее, так хочется отдохнуть... спать, спать без конца... Еще неделю таких переплетов, и если не от ранения, то от переутомления придется отдать душу красным!
27.07 В 14 час. 20 мин. я ранен в бою под дер. Эрастовка шрапнелью в правую стопу. Без стона я перенес все, без наркоза.
7.08. Джанкой. Боли в ноге усилились. Ночью в темноте на раненую ногу наступил санитар. Валяемся на полу товарного вагона на жидкой соломенной подстилке. Вагон бросает из стороны в сторону, толчки невероятные — везут тяжелораненых. В вагоне — сплошной вой. Когда приедем и куда? Скоро ли кончится эта обыкновенная история?
28.08. Завтра еду домой, в полк. Рана еще не зажила, гноится, но разве это важно, когда едешь к своим, к себе? Авось заживет же когда-либо. Больше быть здесь не могу — все надоело и опротивело, все больше и больше убеждаюсь в негодности нашего тыла, боюсь катастрофы, и если бы не стоял во главе армии генерал Врангель, то я бы сказал, что это «начало конца».
8.09. Вчера взят Александровой (Запорожье.— Ат.). Захвачены эшелоны на станции. Идет грабеж имущества и ценностей у комиссаров и из вагонов. Командир корпуса грабит со всеми. Новороссийск повторяется... Бедная Россия! Неужели и в этом году ты не дождешься освобождения?.. Здесь все в грязи, не только руки —мысли и те грязны!
Читать дальше