Виктор Андриянов - Полынь чужбины

Молчание.

Наталия 3. умерла за 12 часов до нашего приезда...

Вера К.— это олицетворенный Плюшкин.

— Денег у меня много,—говорит она подругам (заявление довольно бестактное, т. к. подруги или служат, или вышли на пенсию и средств у них нет).— Но я живу экономно. Я не привыкла швырять деньгами.

По ее словам, можно прекрасно питаться на 5—7 долларов в неделю даже в наши дни астрономических цен на провизию.

— Я как-то попросила у Веры несколько таблеток буффе-рина,—рассказывала ее подруга.—У меня болела голова, а было воскресенье, и аптеку не открывали. Что же вы думаете? Через несколько дней Вера напомнила мне, что я должна ей четыре таблетки буфферина!..

— Опять Наташа С. прислала мне страшную гадость ко дню моего рожденья. Она дарит мне безвкусную дешевку, что я ни передарить ее не могу, ни пожертвовать для церковного базара. Но хуже всего, что эта скряга сопровождает свои подарки письмами и всегда норовит сказать мне какую-нибудь гадость.

— А вы не читайте.

— Как?

— Да так! Когда я получаю письма от особ, заведомо любящих подпускать шпильки, то, увидев такое письмецо, рву его, не читая.

— Вот спасибо! Вы меня выручили!..

Одна старушка, находящаяся сейчас в инвалидном доме и впавшая в полный маразм, в свое время была тираном своих домочадцев и поучала мудрости всех знакомых.

— У меня министерский ум,— басом вещала эта старушка.— Меня сравнивали со Столыпиным. По-французски я говорю лучше, чем французы, и англичане удивляются моему оксфордскому выговору. Если бы я захотела, то стала бы миллионершей.

— Почему же вы не захотели ею стать, Анна Николаевна?

— Почему? Потому что я слишком добра. Я все свои возможности передавала другим. Мне многие архиереи говорили, что никогда не встречали лучшей христианки, чем я. Меня бог отметил, я все насквозь вижу...

В конце этих заметок была вырезка из газеты:

«Зачем мы сюда приехали?» Этот заголовок, набранный крупным шрифтом, сразу привлек мое внимание в старой, чи-таной-перечитаной газете. А пошел второй год — солидный возраст! Когда Гарри Табачник писал статью, я как раз наслаждалась прелестью ленинградских белых ночей.

И вот я третий месяц в далекой, такой непонятной Австралии, где все наоборот, все не так, начиная с времен года и кончая непривычным пейзажем за окном. И передо мной газета со статьей, которая заставляет задуматься.

Трудно, очень трудно порвать с прошлым. Да, я помню, как поступала в институт и устраивалась на работу. Но там было все понятно и привычно.

И вот я встречаю 1980 год далеко от Ленинграда, среди таких же бывших советских граждан, как и я. И слушаю от многих слова, те самые слова, о которых пишет Г. Табачник: «Только бы разрешили, в одной руоашке уехал бы обратно». «Здесь все плохо, здесь все не так. А там все было отлично».

Я и не согласна с Г. Табачником, который утверждает, что все мы политические эмигранты. Чтобы быть политическим эмигрантом, надо обладать хоть какими-нибудь убеждениями. А эти люди их не потеряли, у них просто их никогда не было. Ведь без убеждений проще, спокойнее. За них думали, за них решали, а они всю жизнь жили, руководствуясь лозунгом: мы только мошки, мы ждем кормежки. А здесь они смотрят на людей и повторяют друг другу: «Нет порядка, полная анархия...»

И это политические эмигранты? Да и в вопросах чисто бытовых, житейских они так же принципиальны и последовательны. Говорю им: «Видите, что проблема безработицы на Западе раздута советской пропагандой. Где эти безработные, которые мрут от голода прямо на улице? Если хочешь работать— всегда устроишься. Если работаешь, обеспечишь себе нормальную жизнь». И слышу в ответ: «Так ведь здесь пахать надо! А в СССР я не очень-то напрягался».

При такой постановке вопроса трудно перестроиться бывшему советскому человеку, да и не хотят многие перестраиваться, предпочитая жаловаться на свою жизнь, вспоминать свое приукрашенное и расцвеченное прошлое и поливать грязью страну, которая их приняла, платит им пособие, учит их языку и ждет, что они будут ее достойными гражданами. Нет, они не политические эмигранты! И такие вразумительного ответа на вопрос «Зачем мы уехали?» не дают.

Эмиграция — дело сложное. И она становится трагедией, когда человек даже сам себе не способен ответить на вопрос: «Зачем я сюда приехал?»

С. Грин Сидней, Австралия».

Переворачиваем листок из блокнота Кости Найдича. Читаем:

«Ответить автору через газету.