Тор Гедберг - Иуда

Народ пробегал мимо него шумными толпами, отпихивал его в сторону, и сшибал его с ног, и топтал; он этого не чувствовал, — он снова поднимался и, тяжело дыша, со взором, неподвижно устремленным на образ Иисуса, снова начинал медленно подвигаться вперед.

Но, когда он подошел так близко, что мог уже ясно различить лицо Иисуса, он остановился опять, и тогда в нем совершился переворот. Ужас, которым он был преисполнен, исчез, и снова проникся он уверенностью в том, что все прощено. Раздирающая душу мысль о своей вине, своем бесплодном раскаянии уступила в нем место глубокому, все существо его пронизавшему сочувствию к страданию, человеческому страданию, которое было у него пред глазами; он почувствовал, что должен стоять здесь и страдать вместе с Учителем, пока не наступит для него миг освобождения, почувствовал, что это его право, дорогою ценой купленное, сладостное и в то же время ужасное право. Он не отрывал взора от бледного, дивно просветленного страданием лица, и при каждом трепетании его, при каждом содрогании истязуемого Тела он и сам страдал всеми муками распятого на Кресте.

Но одновременно ему смутно представлялось, что между этим зрелищем смерти и маленьким, освещенным солнцем мирком, который в это утро открылся его взорам, существует какая-то таинственная связь, что-то общее, и что это и есть именно то, чего он искал.

Часы проходили за часами, часы, столь же долгие, как вечности мучений. Народная толпа насытилась зрелищем, и вокруг Иуды стало пусто. Он этого не замечал; вся жизнь его перелилась в это боровшееся со смертью тело, распятое на кресте.

Смерть, освободительница, неужели же она так и не одержит победы, неужели же никогда не наступит конец! Он почувствовал, что силы ему изменяют, и снова начал им овладевать прежний, чисто физический ужас.

Тогда он увидел, как померкший взор Иисуса устремился к небу, мрачно нависшему над землей, увидел, как губы Его зашевелились, как вздох с трудом вылетел из Его уст, и голова тяжело склонилась на грудь. Тогда он понял, что все кончено, и сам без чувств упал на землю.

Мимо него прошел стражник и грубо ткнул его копьем. К нему вернулось сознание, и он поднялся. Да, все кончено! Теперь он может уйти.

Он сделал несколько шагов, но снова остановился и стал смотреть на лобное место.

Он увидал Крест с мертвым, готовым свеситься Телом, увидал два других креста с их еще живою ношей, увидал над ними угрожающе мрачное небо, затем взгляд его скользнул вниз, по стражникам, которые стояли, шепотом переговариваясь между собою, и, наконец, остановился на группе женщин у подножия Креста. Они лежали на коленях и плакали: только одна из них стояла прямо и смотрела на Крест сухим, горящим взором, со странной, горькой радостью на лице. Иуда узнал Марию Магдалину, и пошел прочь колеблющимися шагами.

И эта картина осталась запечатленной, словно выжженной огнем, в его душе.

Он знал, что постоянно будет ее видеть перед собою, — каждую ночь, каждую ночь! Нет, это невозможно, он не в силах жить с этим воспоминанием, он должен умереть, да, умереть!

Но сначала, да, сначала он должен найти то, чего искал. Раньше этого ему нельзя умереть! Но где найдет он это, где! «Мария!» — пронеслось у него в голове. Да, она это нашла, к ней пойдет он, она ему скажет! Но ведь ее уже нет! Она умерла, нашла и после того умерла! Быть может, это и нельзя сказать, один, один должен он это найти!

Но где же, где?

Тогда он вспомнил про маленький, освещенный солнцем бугорок, который видел утром, и вновь в нем пробудилась надежда, подобная проблеску того же солнца. «Да», — подумал он: «Я пойду туда, быть может, там я найду!»

Он был опять у себя, лежал на той же кровати, на которой умерла его мать. Как и тогда; на дереве за окном пела пташка, и лучи солнца врывались в окно и светились на постели. Но под головой он ощущал что-то теплое и мягкое, тихим пламенем согревавшее ему щеку. Он приподнялся и увидел, что изголовьем ему служит маленький зеленый бугорок; травка всходила на нем светлыми стебельками, и солнце переливалось на былинках. Со вздохом счастья Иуда снова опустил на него голову.

Но солнечный свет стал медленно подниматься по стене, побледнел, исчез, и кругом стало темно. Далекие, угрожающие голоса зазвучали в ушах Иуды. И вдруг он услышал, что наружная дверь отворилась; раздались тяжелые, шлепающие шаги, как будто падение грузного тела, и после этого все стихло.

«Это он!» — подумал Иуда и схватился рукой за что-то твердое. Он встал, отворил дверь и вышел в крайнюю горницу. Ощупью пробрался он в угол, где стояла кровать. Он увидал на ней большую, безобразную голову Аввы; глаза нищего смотрели на него своим тупым, ничего не говорящим взглядом, но вокруг рта змеилась чужая, насмешливая улыбка. В порыве отвращения Иуда замахнулся и ударил его. Тогда язвительная улыбка сменилась кроткой и серьезной, не нищий здесь лежал, а Иисус; но Он не был мертв; Его глаза сияли жизнью, и щеки были покрыты румянцем. Он встал со своего ложа и сказал: