Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

Вот описание старого Финна, впоследствии развернувшееся в чудесный образ летописца Пимена:

Следует рассказ Финна о варягах, и мы находим в нем опять намеки на знакомые нам со школьных лет строки:

Вспоминаем: то же сделает и Петр в «Полтаве». Вот Руслан ложится «на мягкий мох»; но заснуть не может и говорит старцу:

И мы вспоминаем: так в «Онегине» скажет Татьяна няне.

Все эти первичные образы кипят, клубятся где-то в безднах души поэта, готовясь к жизни. И поэма растет и растет, облекается в сияющую пушкинскую форму. Исчезнувшая из града Киева дочь князя Владимира просыпается после похищения из брачной своей постели и находит себя «среди подушек пуховых, под гордой сенью балдахина»… Следует небольшая веселая заминка во вкусе Парни:

Описания легкие, пожалуй, чуть соблазнительные, плещут, текут, сверкая и смеясь, словно каскады в царскосельском парке, и полтора уже века льются в душу миллионов слушателей и читателей. Сад волшебника Черномора оказывается у Пушкина удивительно схожим с садом зачарованного доброго чудовища из сказки об Аленьком цветочке Аксакова. Что же у них общего, у двух этих авторов? Ответ прост: и первый и второй сады, и пушкинский и Пелагеин, — нарисованы по одному образцу садов в дворянских имениях, а те, в свою очередь, сами ослабленные сколки с садов царскосельских, то есть русифицированных версальских… Изысканная красота хлещет здесь одинаково вольно и широко и у петербургского поэта, и в уфимской дальней степи, в усадьбе Багрова-внука.

Пчела берет свой мед со всех цветов. Пушкин отовсюду черпает материалы для своего творчества.

В 1818 году, в феврале, вышли из печати первые восемь томов карамзинской многотомной «Истории государства Российского». Грандиозное создание! И соответственно грандиозные впечатления!

«Я прочел их (то есть тома «Истории…» — Вс. И.) в моей постели с жадностью и со вниманием, — записывает. Пушкин. — Появление сей книги (так и быть надлежало) наделало много шуму и споров и произвело сильное впечатление. 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин)… Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили».

«У нас никто, — пишет он далее, — не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина — зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудам… Он рассказывал со всею верностию историка, он везде ссылался на источники — чего же более требовать было от него? Повторяю, что «История государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека».

Пушкина пленяет этот великий пример ученой сознательности в работе и сам он идет по следам Карамзина. Вторая часть «Руслана и Людмилы» заметно меняет свой стиль: в нее прямо входит русский исторический уже элемент, поэзия Пушкина оказывается опертой на историю… Поэт прозревает, знает, видит, как трудно родилась, как трудно досталась всем нам, нашему народу наша история, он скорбит об этом душой, но все эти трудности позади, забыты, и поэт упоенно восхищен страшным, но величественным прошлым:

Грозная картина, волнующая душу… И верная картина: такова была дорога нашей истории. Именно такими незримыми видениями насыщена та тишина полей, которая поразила Пушкина в сельце Михайловском. И Руслан, больше уже не ревнивый, Огорченный, немного смешной супруг, потерявший дома, в постели, свою молодую жену и гоняющийся за нею по белу свету. Он вырастает, это уже герой, защитник правды, закона человеческого, борец против черного зла…