Ариадна Борисова - Змеев столб

Хоть бы собаки не попались на пути. Он боялся их с малых лет. Наверное, у каждого человека есть какой-то определенный страх – то, чего он боится больше всего, не страх даже, а беспредельный кошмар, крайняя степень ужаса, ни с чем не сравнимый, невыносимее мысли о смерти от голода или болезни.

Ужас был самым ранним и самым ярким воспоминанием Юозаса о детстве. Отец купил ему зеленый резиновый мяч. Юозас бегал за новым мячом в солнечном дворе возле дома, когда на него налетел и повалил на землю огромный лохматый зверь с вываленным наружу розовым языком. Длинный язык мотался из стороны в сторону, как флажок, и с кончика, похожего на головку живого угря, на лицо Юозасу падали капли тягучей слюны. Зверь дышал прерывисто, жарко, азартно и смотрел блестящими глазами, в которых не было ни разума, ни каких-либо чувств, а была только беспощадная охотничья жажда. Глухой нарастающий рык громом катился откуда-то изнутри, из знойной вонючей глотки. Зверь сморщил верхнюю губу, клацнул зубами, заливая слюной рот Юозаса. Прямо перед его лицом распахнулась чудовищная красно-веснушчатая пасть с частоколом свирепых клыков, и он перестал жить.

Потом, через некоторое время, выяснилось, что Юозас все-таки жив, но нехорошие перемены произошли с его горлом – оно отказалось свободно выталкивать слова, которые мальчик уже было научился бойко выговаривать.

Он смертельно боялся собак и ничего не мог с этим поделать. От одного огромного страха, как круги на воде, расплывались другие. Бродя по лагуне, Юозас боялся встретить волков. Хорошо, что тундра плоская, издалека все видно, но ни одного дерева на ней нет, и никуда не денешься от волков, бегущих во много раз быстрее слабого человека.

Он опасался, что парни когда-нибудь заметят его страх перед собаками и станут дразнить, ведь зимой только и разговоров о собачьих упряжках. Без того все смеются над заиканием, и многие на мысе называют Юозаса Заикой, не вспоминая об имени.

Хаим тоже хочет завести пять-шесть ездовых псов, чтобы возить на них дрова и лед. Хаим думает о Марии. Он всегда о ней думает и старается облегчить ей жизнь. Как решиться сказать взрослому другу, что, если он возьмет собак, жизнь второго из троих мужчин в юрте будет невыносима?..

Контора, новый дом Тугарина, – удалось просквозить легким ветром, собаки не учуяли; школа, цех засолки, и вот она – пекарня. За нею только баня. На крыльцо Юозас взмыл, не глядя на ступеньки. Луна из-под туч мерцала неясно, тускло, играла рукастыми тенями. Собственная тень на двери почудилась прошедшим сквозь порог черным призраком, и сердце екнуло. Юозас не поддался малодушию, спокойно прощупал замок, нашел некрепкую дужку. Гвоздодер бы сюда, но где его добудешь на мысе? Некогда размышлять, да и поздно. Примерившись, ударил сбоку обухом топора.

…Какой звон! Юозас обмер. Звук в ночной тишине показался оглушительным, отдался гудом в руках, и далеко-далеко откликнулось эхо. Собаки залаяли. Сейчас набегут псы, вся тугаринская упряжка или конторская, а то и обе, и смерть тогда придет Юозасу от самого его большого страха.

Дужка не выдралась, лишь чуть-чуть вылезла. Крепкое попалось дерево, держит железо, будто их вместе выковали. Пальцы внимательнее исследовали запор – вот здесь и здесь тоньше, надо с замахом. Вновь пойдет звон-лязг, а что делать? Может, стукнуть острием? Так бы вернее. Но нет, топор жалко, зазубрится, и дома попадет.

В следующий удар Юозас постарался вложить всю силу. Эхо, приблизившись, понесло по поселку стук и захлебывающийся собачий лай. Теперь уже страх подгонял Юозаса. Некуда спрятаться, если примчатся собаки. Ездовые напоминают волков – дикие серые псины, линялая шерсть болтается клочьями, вечно грызутся между собой, клацая жуткими челюстями…

Немного осталось, дужка поддалась, еще раз тюкнуть, и отвалится. Дрожа и подпрыгивая от нетерпения, он замахнулся и саданул обухом… Померещился грохот. Сам знал – мерещится, у страха глаза велики. Зато дужку вышибло, и замок закачался на железной щеколде. Юозас шмыгнул за дверь. Тугарин не мог слышать. Не вовсе же рядом, не вплотную стоят дома, хоромы заведующего за школой-юртой и цехом засолки, вокруг здоровенный забор, единственный на всем мысе…

Собаки вроде бы стихли. Юозас передохнул. Так он и думал – бочка с водой в углу у двери, поэтому из окна не видно. А возле печки – радость! – охапка дров. Люди все-все позаботились приготовить, мечтая о хлебе… Будет вам хлеб!

Крыльцо скрипнуло, или снова чудится? Юозас сторожко обернулся через плечо. Дверь отворилась, и за порог один за другим ступили два черных силуэта.