— Поверьте, ваше величество, он будет считать и учитывать все, до последнего солдата. И еще припомнит и положит на весы предложенную ему когда-то вами же корону Франции, — закончил Чернышев и слегка зарделся, почувствовав, что о короне и не надобно было бы в сей раз — не императора, а его все же была затея, к тому же и высказанная с известной долей шутки.
Однако Александр Павлович, казалось, пропустил сию дерзость мимо уха — его заботил в данном случае Карл Юхан со своим войском. Неужели и вправду все обернется не как обещано? Да вот же и ветер на море утих, и первые фрегаты с солдатами пришвартовались в Ростоке и Штральзунде, а самого принца нет как нет.
— Не будем предвосхищать события, Чернышев, — произнес Александр Павлович. — Поглядим, какой из тебя пророк.
К несчастью, генерал-адъютант как в воду глядел: торг открылся. И надо же — еще не раздался со шведской стороны ни один выстрел, еще не ступил на землю Померании наследный принц собственною персоной, а свои условия поставил.
Да так решительно, нелицеприятно, что даже Чернышев, казалось, все уже расчисливший наперед, поразился напористости и бескомпромиссности своего недавнего протеже.
В Дрезден прибыл посланец шведского принца и передал на словах российскому императору то, что теперь звучало как непременные условия начала боевых действий.
«Швеция, — выходило в передаче уполномоченного принцем, — ничем не обязана общему делу без предварительного овладения Норвегией. Это — основа наших договоров с императором Александром, которые оставили за ним Финляндию. Далее: договор в Або гарантировал нам в сентябре тридцать пять тысяч солдат. Я, — просил передать Карл Юхан, — ждал их до декабря. Будут ли представлены обещанные тридцать пять тысяч воинов и когда?»
— Господи! — только и воскликнул царь, призывая к себе Чернышева. — Ты был прав в своих предположениях. Но я же дал ему гарантию по поводу Норвегии! Что, открывать боевые действия против Дании, коя теперь нейтральна? Сие означало бы, что нам пришлось бы отвлечь огромное число солдат, которых у нас и так нет. Тридцать пять тысяч обещанных воинов! Да разве не понимает он, полководец, что всех их поглотила моя борьба с Наполеоном в полях России, как и тех, что я не сумел дать корпусу Вальмодена. Однако, если его высочество так уж хочет получить эти недостающие ему десятки тысяч, он может найти их на нашем правом фланге. Я их охотно подчиню ему, если он все же решится прибыть на континент. Да Господь с ним — мы переведем под его командование все имеющиеся у нас силы и сами станем его адъютантами!
— Первым определите под начало наследного принца меня, ваше величество, — предложил Чернышев.
— Что, соскучился по давнему приятелю? — продолжил в бодром расположении духа Александр Павлович и прибавил, уже как бы и не в шутку: — Ступит нога наследника шведского трона на германский берег — именно тебя и пошлю его обнять. В том числе и за себя, как ему и обещал. Слово свое, братец, надо держать. Видишь, не исполнил я обещанного, из того и загорелся весь сыр-бор.
Двадцать первого мая наконец Карл Юхан прибыл на континент, о чем не замедлил сообщить в русскую главную квартиру. Однако это привело не к открытию кампании, а расширению переписки.
Красноречие гасконца било в письмах вовсю. Словно для того и высадился на берег этот неуемный, удивительно умеющий добиваться намеченной цели человек, чтобы не ядрами из пушек, а бумажными бомбами доказывать свои отверженность и геройство.
«Сравните, ваше величество, поведение Швеции с поведением Дании в отношении России, — отстаивал принц свою правоту, точно шел в атаку. — Первая определила события и выступила против гнета Франции. Вторая лишь выжидала события и косноязычно бормотала о независимости. Первая оказала важные услуги общему делу; вторая заявляла лишь о своем намерении оказать такие услуги, но из-за своего непостоянства вот уже год как сковывает наши военные операции… Если бы датский двор, наконец, определился, а не колебался в ту или иную сторону в зависимости от превратностей войны, я бы уже сейчас стоял с армией в 80 тысяч солдат между Эльбой и Везером или даже на правом берегу Рейна, и тогда отступление армии императора Наполеона оказалось бы под неотвратимой угрозой…»
О, как в этих письмах он, милый Жан, напоминал Чернышеву недавние их встречи в Париже или загородном имении, когда вот так, за бокалом доброго вина, маршал повествовал о своих победах на поле брани и о том, что, если бы не обстоятельства, звезда Наполеона обязательно взошла бы над его собственной головой. А что, разве генерал Бонапарт не выкрал у него военную славу? Он же, подлый обольститель, обманул нежную и доверчивую Дезире Клари, и лишь он, Бернадот, верный понятиям долга и чести, не задумываясь, предложил ей руку и сердце.
Читать дальше