Кэтлин Кент - Жена изменника

Марта наткнулась на кузину у самой двери и резко остановилась, так что из миски на пол пролилась вода. Она сразу заметила играющие желваки на лице и натянутые жилы на шее разъяренной женщины. Одной рукой Пейшенс опиралась о косяк, другой держала дверь, загораживая собой дорогу в спальню. Когда она попыталась заговорить, губы ее дрожали. Наконец, прерывисто дыша, Пейшенс произнесла:

— Почему у меня умирают дети?

Злобно посмотрев на Марту, она захлопнула дверь, а потом заперла ее на засов.

Уилла не стало в ту же ночь. Марта явственно почувствовала момент его смерти, хотя, не имея доступа в спальню, сидела за столом в общей комнате. До нее донеслось тихое, сдавленное стенание, когда Пейшенс уткнулась головой в одеяла, бесконечно повторяя: «Нет, нет, нет...» Вскоре ее голос стал громче, потом перешел на крик и причитания по умершему, продолжавшиеся, пока не появился Даниэль, который, услышав, как она голосит, выскочил из хлева и чуть не вышиб дверь. Отодвинув засов, Пейшенс свалилась к его ногам, а Марта, спотыкаясь, побрела к своей кровати. Она надеялась, что придет сон, потому что была совершенно измотана, но на подушке увидела игрушку-дикобраза, забытую там Джоанной, ту самую, которую Уилл с таким увлечением пытался разобрать, и разрыдалась, кусая подушку.

На рассвете Уилла, завернутого в стеганое одеяльце, повезли хоронить. Даниэль сидел на месте возницы, а Пейшенс брела рядом, как кающаяся грешница. На Марту она не смотрела и злобно отпрянула, когда та попыталась положить руку ей на плечо. Когда повозка скрылась из виду, Марта осталась стоять, глядя на бледные кучевые облака и летящий на юг косяк птиц, подобный волнам, расходящимся от носа большого корабля, и ей захотелось опуститься на землю и остаться так на всю зиму под покровом тяжелого снежного одеяла. Впервые за эти дни к ней вернулись тревожные мысли о наемных убийцах, смешавшиеся с горем, как гибельная отрава.

Так стояла она во дворе, пока не почувствовала, что рядом появился Томас. И не успел он обнять ее, как она, открыв рот, зарыдала во весь голос, и ниточки слюны смешались с ручьями слез на ее подбородке. Накануне ночью она тоже плакала, долго переживая невозвратимую утрату. Но сейчас это были бесполезные слезы кормилицы, у которой из набухших грудей льется ненужное молоко, слезы той, кто была и няней, и ночной сиделкой умершего ребенка, это был плач мачехи, опекунши, чьи сетования не должны раздаваться громче, чем стенания беспомощных родителей.

Взяв за руку, Томас повел ничего не видящую, спотыкающуюся Марту по тропинке к реке. Они медленно поднялись по берегу, и их одежда промокла от густой росы на листьях папоротника, что пучками рос по склону. Томас усадил Марту прямо на эти листья у края воды. Они сидели рядом, и Марта вытирала лицо передником, который очень быстро насквозь промок от слез. Они бездумно смотрели на омуты и мелкие водовороты, еще не наполненные осенними листьями.

— Я говорил тебе, что в Англии у меня была жена, — начал Томас. Он повернулся к ней лицом, осторожно обняв ее за плечи. — Но у меня был еще и сын. Он умер вместе с матерью.

Марта подняла глаза — удивленная и пораженная, но в то же время не понимая, почему раньше ей не приходило это в голову. Он был женат несколько лет, так почему у него не могло быть ребенка? Однако это известие теперь только усилило чувство утраты, и она ощутила себя окончательно раздавленной горем. Марта отвернулась и прикусила губу, боясь, что снова не выдержит и разрыдается. Тогда Томас убрал руку с ее плеча, и она поняла, что своим жестом обидела его. Снова придвинувшись ближе и обхватив его руками, она уткнулась лицом ему в грудь. Вдохнула запах мускуса и костра и прижалась ногами к его длинным и сильным ногам.

Через некоторое время Томас заговорил, его слова зазвучали для прильнувшей к его груди женщины, подобно гулу из горной шахты.

— Я сражался за Кромвеля семь лет, убивая своих соотечественников, я убил человека, который был королем. Мне казалось, я видел все самые низкие деяния, которые люди могут совершить по отношению к себе подобным. Но я ошибался. Кромвель послал меня в Ирландию подавить сопротивление католических повстанцев. Тех, кто бросал оружие, убивали наряду с теми, кто отказывался сдаваться. Сопротивлявшихся сжигали живьем в церквях, на рыночной площади священников насаживали на вертел, как молодых барашков, женщин насиловали на телах их убитых детей, младенцев швыряли о камни.