Кэтлин Кент: Жена изменника

Длинная тень, упавшая на двор, испугала Марту. Она обернулась и встретилась глазами с ничуть не смутившимся валлийцем. Конечно, он тихонько подкрался к ней и рассматривал, пока она стояла с закрытыми глазами. Позади валлийца маячил Джон. Этот тоже ее разглядывал, но как только заметил угрожающий вид Марты, сразу же отвел взгляд.

— Ну? — сказала она, быстро надев чепец и пряча под ним спутавшиеся на ветру черные волосы. — Если будете лодырничать, вам не выполнить заданной работы.

— Я иду со своим человеком, чтобы поставить ловушки, — ответил Томас низким звучным голосом, словно он проглотил вместе с пюре горсть мелких камушков.

Скрестив руки, Марта оглядела говорившего. Она сама была высокого роста, но рядом с Томасом почувствовала себя почти ребенком. Ее злило, что приходится смотреть снизу вверх, склонив голову набок, чтобы охватить взглядом всю его фигуру. Со своим человеком , сказал он. Со своим человеком , как будто Джон Левистоун нанялся к нему, Томасу, а не к Тейлорам.

— Можешь заняться ловушками, когда твой приятель закончит уборку, — сказала она и, развернувшись на каблуках, удалилась.

Марта с удовлетворением отметила наступившую тишину. Дойдя до дома, она наконец обернулась через плечо и увидела, что Томас пошел обратно в хлев, а Джон, взявшись за мотыгу и грабли, начал отскабливать зимнюю грязь и присохшие листья от влажного фундамента дома.

Больше часа она разбирала семена, откладывая те, что пойдут для посева, и время от времени поглядывая в окно или через открытую дверь на то, как работает Джон. А тот напевал песенку: «Она была что твой мужик. Ее любили все. В прыжках и в беге всех резвей и первая в борьбе...» Иногда он останавливался, чтобы тихонько выругаться или жалобно пробормотать: «Господи, вот злыдня!»

Когда Марта закончила считать семена, она увидела в окно, что Томас вышел из хлева и остановился, внимательно рассматривая землю, как будто уронил ударник, соскочивший с его кремневого ружья. От этого взгляда по спине у нее пробежали мурашки.

Позабыв про теплую шаль, она быстро пересекла двор и подошла к Томасу, присевшему у хлева и разглядывавшему старый посеревший сугроб, комья грязи и мокрого снега, покрытые глубокими вмятинами и холмиками. Когда перед ним легла ее тень, Томас выпрямился, весь настороже, и перевел взгляд на талые поля и окружающий лес. Марта посмотрела в ту же сторону, но за голыми деревьями ничего не заметила.

Томас показал ей отчетливую вмятину в грязи. Там, точно выдавленные специальной формой в тающем снегу, виднелись три кружка поменьше и один, чуть ниже, побольше. Марта наклонилась и вложила в след свой кулак, который сразу же сделался совсем маленьким.

— Волки, — сказал Томас, глядя на нее с искренним уважением. — Двое. Похоже, сегодня мы с Джоном будем оба ночевать в хлеву.

Марта крепко обхватила себя руками, немного дрожа на прохладном воздухе в тени хлева. В ее лице не было удовлетворения. Между бровями пролегла глубокая морщинка, а влажные губы полуоткрылись, словно у изумленного ребенка.

Уже затемно Марта сидела у окна и настороженно прислушивалась к вою и повизгиванию, которые издавали явно не лисы и не барсуки. Она вздохнула, вспомнив свой последний разговор с кузиной. Пейшенс, больная и раздраженная, хотела лишь забраться в постель. Она очень устала, а потому сразу же заплакала, едва Марта попыталась уговорить ее принять особые меры предосторожности касательно остающихся сторожить мужчин, особенно теперь, когда волки пытались найти поживу у них в хлеву. Заткнув уши, Пейшенс заплакала:

— Делай что хочешь, только оставь меня в покое!

Бросившись к своей уютной постели, она споткнулась о табурет, но лишь только Марта вскочила, чтобы ее поддержать, Пейшенс замахала на нее руками и убежала к себе, пуская из носа пузыри, как малое дитя. Позже Марта принесла ей процеженный бульон, и Пейшенс, схватив и прижав ее руку к своему животу, запричитала:

— Я боюсь этих родов, боюсь!

Она плакала с таким жалким видом, что Марта решила ненадолго остаться с ней. Она гладила кузину по голове, шептала какие-то утешительные слова, в смысл которых едва ли верила, пока та наконец не заснула тяжелым и тревожным сном.

Пройдет год, думала Марта, вновь подавшись вперед, к окну, у Пейшенс родится еще один ребенок, у нее есть муж и свой дом. Даже у Томаса и Джона Левистоуна следующей весной будет земля, на которой они начнут строиться. Этим вечером Пейшенс сообщила Марте, что оба работника не наняты по контракту, как та ошибочно полагала. Томас и Джон по договоренности с Даниэлем должны работать на него три года, чтобы получить хороший участок земли на реке Конкорд, находящийся в собственности у Тейлоров. Им осталось всего лишь год батрачить на хозяина, а там и у них будет своя земля. А что получит она за свои труды? Даже комната, в которой она спит, будет разделена между ею и Джоанной с Уиллом, когда родится малыш. Когда же Пейшенс окрепнет и вернется Даниэль, Марту, скорее всего, вообще отправят домой. Незамужняя женщина, слишком долго пребывающая в чужом доме, где живут мужчины, — это испытание для добродетели, искушение плоти, которого допускать не следует. Ну что ж, думала она, весной по дорогам уже можно будет ездить, и если она не найдет себе мужа в Андовере, то, чем черт не шутит, вдруг ей больше повезет на рынке или в молитвенном доме в Биллерике. Завтра первое апреля, и она вплотную займется уборкой: распахнет двери и вымоет их с песком и золой, подметет вокруг березовым веником. Грязь и уныние будут изгнаны вместе с уходящей зимой как знак надежды и обновления. Быть может, думала она, скривив в невеселой улыбке рот, какой-нибудь поденщик, только-только пересекший океан, набредет на их порог и, глядя на ее покрытое пылью и потом лицо и испачканный корсаж, увидит что-то, что привлечет его к ней, и он скажет себе: «Вот на этой женщине я женюсь».