Кэтлин Кент: Жена изменника

Легкое покашливание предупредило Чиффинча о появлении молодой дамы, и он быстро распахнул двери перед выходящей из спальни Луизой де Керуаль. Она выплыла в облаке из бледно-голубого шелка, в искусном беспорядке спадавшего с ее плеч. Полное детское личико выглядело довольным и самоуверенным. Чиффинч низко поклонился поклоном придворного, спрятав неожиданно появившуюся лукавую улыбку. С Луизой иногда путали Нелл Гвин, другую фаворитку короля. Беннет совсем недавно слышал, как Нелл резко одернула смущенного кавалера, воскликнув: «Будьте же вежливы, мой добрый сэр. Я шлюха протестантская ».

Кивнув Чиффинчу, Беннет вошел в спальню и поклонился. Король уже сидел за конторкой у кровати, бумаги и свитки валялись на ней в форме пирамиды, а туфли и парик все еще лежали на стуле напротив.

— Генри, — позвал король и сделал знак, чтобы тот подошел ближе, — надеюсь, я не заставил тебя долго ждать?

Беннет оглядел комнату, останавливаясь взглядом на каждых из множества тикающих вразнобой часов так, что казалось, будто он их видит впервые, и ответил с приятным выражением на лице:

— Вашему величеству известно, что все мое время принадлежит ему.

Король скептически скривил свои полные губы в улыбке и тяжело откинулся на спинку кресла.

— Они обидели нас, Генри.

Услышав словечко «нас», Беннет тут же насторожился.

— Вся наша работа, — продолжал Карл, — пойдет прахом, потому что парламент желает изображать скупого мужа, когда я, точно жена, умоляю его раскошелиться. Говорю тебе, я просто уничтожен.

Беннет подождал, не скажет ли король что-нибудь еще, но улыбка сошла с губ монарха, и стало ясно, что в наступившей паузе от него ожидают совета, плана, который бы помог обойти препятствие под названием «парламент». В начале марта Беннет присутствовал вместе с королем на всех парламентских сессиях и видел, как тот пытается умаслить обе палаты, чтобы получить средства не только для продолжения войны с Голландией, но и на продление актов о веротерпимости, что позволило бы близким ему могущественным министрам-католикам оставаться у власти. Но воспоминания о жутких временах, когда в эпоху Марии Кровавой католики прошлись по правительству мечом и каленым железом, были гораздо живее, чем память о не столь далекой чуме и Великом пожаре, уничтоживших почти весь Лондон.

Все попытки Карла соблазнить парламент посулами, увиливая от прямых обещаний, результатов не дали. Обе палаты настаивали, чтобы он отменил акты о веротерпимости и принял Закон о всеобщей присяге исключительной приверженности Англиканской церкви. Только после получения королевских гарантий парламент готов был раскрыть свой кошелек. В настоящий момент существовала вполне реальная угроза, что парламент попытается принудить монарха подчиниться своей воле — либо посредством принятия необходимых законов, либо посредством грубой силы. Та же тупиковая ситуация в свое время привела отца Карла к гражданской войне и на эшафот.

— Сир, — осторожно начал Беннет, — нам сейчас, пожалуй, требуется жест, я бы сказал, величественный и объединяющий.

Король еще больше нахмурился и взглянул на говорившего из-под тяжелых век:

— «Объединяющий» нам нравится, а вот «величественный» — нет. Если ты все проспал, Беннет, то я напомню, что в данный момент у нас в кошельке пусто.

Король нетерпеливо поднялся и, отвернувшись, посмотрел в окно.

Беннет подошел к Карлу сзади и увидел в парке нескольких фрейлин королевы, которые, засуетившись, стали принимать самые выгодные позы перед глядевшим на них королем. То, что король поворотился к нему спиной, можно было рассматривать и как знак доверия графу, и как предупреждение о том, что монаршая милость может и ускользнуть. Генри Беннет оставался при Карле в годы изгнания, полные нужды и лишений, а теперь получил наивысшие почести, став статс-секретарем. Однако его отъезд в качестве посла в Голландию совместно с герцогом Бекингемом, случившийся годом ранее и имевший целью навязать голландцам мирный договор, не принес успеха. Война продолжалась. А тот факт, что он, как и король, был тайным католиком, хотя публично причащался Святых Даров в Англиканской церкви, делало его положение при дворе весьма рискованным. И он это отлично понимал.

Более всего графа презирали его коллеги-протестанты, а что еще хуже, они явно ему не доверяли. Благодаря годам, ради сохранения английской монархии проведенным при испанском дворе, его стали считать любителем Востока и приверженцем папистских ритуалов. Ему было, в общем-то, все равно, какая вера сейчас в моде, протестантская или католическая, существенным, однако, было то, что в данный момент оказывалось целесообразнее для соблюдения как королевских, так и его собственных интересов.