Кэтлин Кент - Жена изменника

Пейшенс тоже вышла во двор и внимательно следила за Томасом. Каждое ее движение свидетельствовало об опасениях, связанных с возможной потерей драгоценной овечки. Она сурово окликнула Уилла, который зашел вслед за Томасом внутрь клети. Мальчик смеялся, пребывая в лихорадочном возбуждении от мысли, что волки придут к самой двери их дома. Ткнув палкой в овцу, Уилл отчаянно закричал:

— Можно и мне убить волков, Томас?

Томас покачал головой и, выведя расстроенного мальчишку, осторожно приладил к дверце веревку. Довольный своей работой, он вернулся к дому. Ему надо взять ружье и одеяла, чтобы не замерзнуть долгой ночью, подумала Марта. Она слышала, как Джон шуршит на сеновале, радостно предвкушая поимку волков и напевая какую-то гнусную кабацкую песню с двусмысленными, непристойными словами.

Томас предостерегающе свистнул, чтобы Джон пел потише, и взглянул на открытое окно. Увидев стоящую без движения и глядящую на него Марту, он вздрогнул. Она же быстро закрыла раму, но продолжала наблюдать за ним сквозь небольшие освинцованные стекла. На дворе под окном виднелась темная взъерошенная ворона, сидящая на последнем снежном островке и клюющая все еще красные пятнышки крови от наживки.

Вдруг почти неосознанно Марта вообразила себе бесшумных хищников с лязгающими зубами, и тогда ее голова невольно отпрянула назад, а руки ухватились за раму. Томас, почувствовав ее волнение даже через стекло, обернулся, но увидел лишь мокрый сверкающий двор, в котором отражался свет уходящего дня.

Во время ужина, машинально разливая по мискам суп, Марта чувствовала, что Томас за ней наблюдает. Ее всегда такие четкие движения, собранные и уверенные, стали вдруг растерянными и бестолковыми. Даже когда Джоанна перевернула миску — а в подобных случаях Марта всегда ворчала на детей, — она лишь почувствовала еще большую подавленность и без слов вытерла тряпкой стол.

Не успело семейство выскоблить остатки супа из своих мисок, как Марта, резко поднявшись, подошла к закрытому окну. Она раздвинула шторы и выглянула в черное пространство двора. Овечка больше не блеяла, и, кроме потрескивания углей в затухающем очаге, не было слышно ни звука.

Пейшенс, испуганная и взволнованная, взяла Уилла и Джоанну за руки и отправилась спать. Вскоре и мужчины ушли в сторону хлева. А Марта быстро убрала со стола и, затушив свечи, уселась у окна сторожить. Сначала она следила за рассеянным сиянием свечи в жестяном фонаре на сеновале, но потом, когда мужчины устроились, фонарь тоже потух. Встав на цыпочки, Марта оперлась локтями на подоконник и выгнула шею, наблюдая за облаками, поднимающимися все выше и выше к самому потолку небес. Через пелену ночных испарений свет серебристой луны казался тусклым, точно пламя, на которое смотришь сквозь закопченное стекло. Холодный вечерний ветер дул порывами с запада, оттуда, где рос лесной папоротник-орляк, а потому она знала, что если волки придут, то, несмотря на открытую раму, им ее не учуять. Вдруг позади себя она услышала шорох и, обернувшись, увидела, как Уильям крадучись пробирается вдоль стены к выходу с вытянутой вперед рукой, точно собирается открыть дверь. Ее взгляд остановил мальчика — он отдернул руку, но с места не сошел и с вызовом взглянул на нее. Марта покачала головой, предостерегающе посмотрела на него и указала на дверь спальной.

Не один час у нее в голове то и дело звучали обрывки песни, которую она выучила когда-то давно. Ее пела совсем уже древняя тетушка, старая дева, поселившаяся у них в доме, когда за ней потребовался уход. Там, у Алленов, в старческом безумии она и умерла. Строго говоря, тетушка эта была двоюродной бабушкой матери. Ее телесная оболочка казалась совсем призрачной, особенно когда она лежала, дрожа, под кипой стеганых одеял. Ее кости были словно рассыпаны внутри тела, ни к чему не прикреплены, как палки в мешке для отбеливания белья. Тетушка занимала небольшую кровать поблизости от очага, и всегда, когда они собирались вместе за столом или занимались каким-нибудь делом внутри дома, им было слышно ее испуганное бормотание или тихое, невнятное пение:

Перед самой смертью старуха схватила Марту за запястье и, притянув к себе, прошамкала непослушным, полуоткрытым ртом:

— Ты еще молода... бойся лжепророков, приходящих в овечьей шкуре... ибо это волки... а волки приспешники Зверя...