Алексей Новиков - Последний год

– Я еще раз повторю вам, мой дорогой д'Аршиак: если наш противник хочет удивить порядочных людей своими выходками, то предоставим ему для этого и возможность и время.

Виконт д'Аршиак улыбнулся шутке. Однако, какие же могут быть шутки в вопросах чести? Он уехал, чтобы продолжать с Пушкиным битву, на которую вдохновляли его попранные дуэльные обычаи.

Барон Луи немедленно пришел к сыну:

– Как идут дела, Жорж?

– Как нельзя лучше. Д'Аршиак лезет вон из кожи.

– Кто его об этом просил?

– Мы с вами, дорогой родитель. Разве вы забыли? Но представьте, когда д'Аршиак считает каждый час просрочки, господин Пушкин нашел новую лазейку: он не хочет назвать секунданта. Боюсь, что бедному д'Аршиаку предстоят не часы, а целые дни волнений…

– У меня рождаются кое-какие надежды, Жорж! Что бы ты сказал о тактичном вмешательстве графа Бенкендорфа?..

…Пушкин в это время ходил по своему кабинету и стал весело напевать. Это была та минута, когда люди, пораженные неожиданной мыслью, вдруг восклицают: «Эврика! Нашел!»

Он нашел наконец-то наилучшего из секундантов! Просто удивительно, почему он до сих пор о нем не вспомнил…

Короткая записка была тотчас отправлена с слугой.

Александр Сергеевич еще походил по кабинету, напевая. Потом взял с полки «Историю» Ишимовой и снова зачитался.

Пришла Наталья Николаевна, готовая к выезду.

– Уже едешь? – встретил ее Пушкин. – Разве катание начинается так рано?

Речь шла о катании с ледяных гор, вошедших в ту зиму в большую моду у представительниц и представителей большого света.

– А коли время, – продолжал Пушкин, – так и поезжай с богом! Только смотри, мой ангел, не в свои сани не садись… Азинька едет с тобой?

– Нет, она уже уехала.

– Куда? – удивился Пушкин.

Наталья Николаевна пожала плечами и подставила губы для поцелуя. Пушкин поцеловал ее в губы и в лоб. Смотрел вслед, пока за ней не закрылась дверь, и снова взялся было за «Историю» Ишимовой… Но полно!

Надобно ответить на письмо Ишимовой. Пушкин заходил к ней на днях и не застал; теперь Ишимова просит навестить ее сегодня, во время обычной прогулки поэта. Но сегодня не будет у него времени для прогулок. Взял перо, старательно очинил.

«Милостивая государыня Александра Осиповна, крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение. Покаместь честь имею препроводить Вам Barry Cornwall [12]. Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные карандашом; переведите их, как умеете – уверяю Вас, что переведете, как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах, и поневоле зачитался. Вот как надобно писать! С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть, милостивая государыня, Вашим покорнейшим слугою.

А. П у ш к и н»

Тщательно упаковал книгу Корнуэла вместе с письмом. Сделано еще одно необходимое дело для «Современника».

Куда, однако, могла поехать Азинька? Лучше бы ничего ей вчера не говорить… Впрочем, никто, пожалуй, не умеет так молчать, как она.

Азинька сидела у тетушки Екатерины Ивановны. Даже растрогала тетку своей непривычной ласковостью. Терпеливо слушала ее рассказы. Ни о чем не спрашивала. Все ждала с замиранием сердца, что проговорится фрейлина Загряжская: был, мол, у меня барон Луи Геккерен…

Азиньке казалось, что, если дело опять дошло до дуэли, непременно бросится старый барон по испытанному пути.

Но тетушка словно забыла о существовании голландского посланника. Неужто хитрит? Да нет, где ей перехитрить племянницу! Значит, даже Геккерены еще не торопятся… Успокоенная, поднялась Александра Николаевна с кресла.

– Мне еще нужно заехать к Екатерине… – Бросила последний, испытующий взгляд на тетушку, а та и глазом не моргнула.

Азинька поехала на разведку к Геккеренам. А надо бы ей повернуть домой!

…В кабинет к Пушкину только что вошел его старый лицейский товарищ, подполковник Данзас, далекий от большого света и не очень близкий Пушкину человек. Знал, конечно, Константин Карлович Данзас, что бывший лицеист по прозвищу «Француз» стал первым поэтом России, но редко с ним встречался.

Пушкин страшно ему обрадовался.

– Прости, брат, что обеспокоил тебя своей запиской… Поверь – имею крайнюю, неотложную нужду. Единственно ты можешь оказать мне услугу, о которой едва решаюсь просить.

Через несколько минут Константин Карлович Данзас узнал историю столь неожиданную, исполненную таких коварных умыслов против Пушкина, что всех корней и подробностей ее не мог обнять прямой, но негибкий ум военного служаки.