Рафаэль Сабатини - Фаворит короля

— Теперь, — завершил свой урок мистер Овербери, — ты можешь смело давать необходимые советы. В крайнем случае, если спросят, откуда ты все это знаешь, можешь сослаться на меня. Но помни: ты должен представить дело так, будто специально обратился ко мне с расспросами, дабы наиболее полно послужить интересам короля. Информацию можно получить из самых разных источников, но лишь тот способен находить верные решения, кто знает, каким источником следует пользоваться и как до него добраться.

Он встал и протянул руку. Уже наступила ночь, но комната по-прежнему освещалась лишь камином.

Сэр Роберт схватил протянутую руку и крепко ее пожал. Голос его звучал взволнованно:

— Ты еще придешь?

— Как только позовешь. Я в твоем распоряжении, Робин. Я остановился в «Ангеле» на Чипсайде, ты всегда меня там найдешь.

Сэр Робин под руку проводил мистера Овербери до главной лестницы. Здесь он передал его привратнику, который вывел его из дворца.

Вот так и получилось, что мистеру Овербери пришлось уйти, ни слова не сказав о деле, которое привело его к сэру Роберту, он так и не упомянул, что сам ищет места. А все потому, что нашел более тонкий способ подать себя: человек, который может сделать себя необходимым, не должен просить. Такому человеку лучше подождать, пока его попросят.

Его величество сидел в совете в окружении государственного секретаря, лорда-канцлера и тщедушного лорда-хранителя печати, чьи услуги когда-то высоко ценили старая королева, смуглолицый сэр Ральф Уинвуд и некоторые другие, не столь значительные персоны.

На табурете, стоявшем подле позолоченного королевского кресла, примостился сэр Роберт Карр — он чувствовал, что присутствие его лишь терпят, как терпели бы присутствие Арчи Армстронга, королевского шута.

Говорили старейшины. Вновь обсуждался вопрос о голландских городах, вновь высказывались полярно противоположные мнения. Двое Говардов, которые втайне симпатизировали католикам (хотя и не ходили, как уверяли злые языки, к мессе), были сторонниками продажи, что укрепило бы дружеские связи между Яковом I и Филиппом III. Солсбери, несмотря на тщедушное тело обладавший львиным сердцем, в котором жила лишь одна любовь — любовь к Англии, яростно сопротивлялся сделке, поскольку она могла породить серьезное брожение в стране.

Король слушал аргументы обеих сторон, время от времени отвечал на вопросы и явно наслаждался своей ролью царя Соломона — эта роль настолько тешила его тщеславие, что он с трудом удерживался от того, чтобы не усесться на скамью королевских судей.

Сесилу он отвечал:

— Вы пытаетесь оспорить материальный вопрос моральными аргументами, а я не могу припомнить в мировой истории — знания которой у меня весьма обширны — случая, чтобы чувства все же одержали верх над необходимостью. Мы призваны служить необходимости как философской категории. Следовательно, если парламент считает нужным щадить чувства нации, парламент должен предоставить и требуемые субсидии. Но я не возлагаю на это больших надежд. Потому что если бы парламент продемонстрировал соответствующее чувство долга и сознание своих обязательств перед помазанником Божьим, если бы парламент прислушивался к его просьбам, мы бы не обсуждали сейчас иные способы получения материальной поддержки.

Говарды зааплодировали. Нортгемптон, величайший лизоблюд своего времени, произнес целую речь о ни с чем не сравнимой стройности королевской логики. Саффолк решительно объявил, что нет никакой нужды уважать чувства нации, которая не уважает своего короля, и если нации не понравится продажа городов, надо объяснить ей, что вина за столь неприятную для нее сделку лежит не на короле, а на парламенте.

Возвращаясь к вопросу о нанесенных парламентом оскорблениях, Нортгемптон осведомился, почему иные — при этом его птичий клюв и глубоко посаженные глазки недвусмысленно уставились на Солсбери — смеют оспаривать преимущества союза с Испанией. Такой союз служит делу мира во всем мире — следовательно, всеобщему процветанию. Народу следует постараться это понять, и тогда старая вражда, которую разжигали люди, подобные Рейли и другим морским грабителям, уляжется, а народ будет аплодировать подобному решению.

Стороны отклонились от главного вопроса и он чуть было не потонул во второстепенных подробностях, когда сэр Роберт Карр, собрав все мужество, осмелился вступить в дискуссию.