Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья

Олав поперхнулся и забился в сухом кашле. Однако ярл сумел пересилить себя и продолжал:

— Товарищи мои пали один за другим — кто от меча, кто от топора, кто от палицы или копья. Я глазом не успел моргнуть, как вокруг оказалась пустота. Ноги разъезжались на кровавой земле, а передо мной скалили зубы и смеялись в лицо даны. Они кричали мне, чтобы я сдавался. Не знаю, что на меня нашло, но я дрался безумно, как медведь. Или как волк, затравленный псами. Многим выпустил потроха и разломал кости, многих положил к своим ногам. Я был один, их много. Но они боялись меня. Перестали подходить близко и все целили копьями, метали топоры. Тело покрыли раны, только я их не чуствовал. Кидался на них и рубил мечом, бил щитом. Бьярки спрятался за спины своих людей. Все кричал, чтобы я сдался. И те, другие, кого я сек, тоже кричали, чтобы я сдался. Потом мне прокололи плечо до самой кости и я выронил меч — рука повисла, как плеть. Я бросил щит и подобрал топор — рубил левой, пока и ее не сломали дубиной. Они думали, что мне конец, но я продолжал драться. Я бил их головой, кусал зубами. Потом вдруг все закончилось. Хирдманны Сигурда и Бьярки расступились и дали мне уйти. Они не добили меня и не преследовали. Видно, поняли, что меня нельзя сломить…

Медвежья Лапа посмотрел в глаза Энунда затуманенным взглядом.

— Я никогда не отступал, парень. Потому, наверно, свободные люди фьордов всегда стремились попасть в мою дружину с того дня, как я стал ярлом. За моими плечами всегда была удача, и я выживал там, где выжить было невозможно для смертного. Но сейчас все пошло не так. Значит, моя звезда себя исчерпала…

Говорить Олаву становилось все труднее.

— Когда-нибудь и ты станешь большим ярлом или конунгом. Ты завоюешь настоящую славу среди Свободных. Только помни и никогда не забывай, парень, что ярл в ответе за тех людей, которых он за собой ведет. Затевая рисковое предприятие, всегда думай о том, чем оно может для них обернуться…

— Я отплачу за тебя и моих Братьев Сбыславу, — пообещал Энунд, сжимая холодеющую ручищу Олава. — Князь кривичей ответит передо мной и богами за свое предательство.

— Ты так ничего и не понял, — качнул головой ярл. Глаза его почти померкли. — Сбыслав был всего лишь орудием в руках богов. Я совершил ошибку с самого начала, и был наказан за нее небесами.

— О какой ошибке ты говоришь? — удивился сын Торна Белого.

— Мы не должны были поднимать меча против словенских родов. У нас общая кровь, и наши боги, пусть и называемые разными именами — суть одно. У нас один дух… Если тебе удастся выбраться отсюда и вернуться на родину — расскажи людям фьордов об этом походе, чтобы память о нем сохранилась для блага наших потомков. Пусть никогда не затевают войны со словенскими племенами, не разоряют их край. Взор наш должен быть обращен на Запад. Именно там лежат земли, которые должны стать добычей отважных сердцем воинов. Именно там живут люди, отказавшиеся от веры своих отцов, на головы которых должен пасть гнев сынов Одина. Несущие яд лживых речей, они сеют ненависть между братьями, развращают сердца сомнениями и превращают вольных людей в бесправных рабов. Грядет время, когда свое коварство им придется искупить кровью, напившись ей досыта…

Веки Олава Медвежьей Лапы сомкнулись.

— Пусть люди узнают то, что видели твои глаза, — были его последние слова, после которых тело ярла стало твердым и неподвижным, как кусок гранитного валуна.

Энунд выпустил руку Олава, утяжелившуюся в несколько раз. Дух неустрашимого воителя покинул тело. Поднявшись на ноги, Раздвоенная Секира начал обходить окоченевших товарищей. Возле Хумли Скалы он остановился. Грудь хирдманна вздымалась от дыхания, словно морской вал, рот с шумом выдыхал воздух.

— Живой… — с явным облегчением прошептал Энунд.

Скала тускло ухмыльнулся.

— Клянусь шерстью Фенрира [155] Фенрир — дитя Локи, гигантский волк. , нет на земле такой отравы, которой можно было бы меня извести. Помоги мне встать.

Энунд подхватил Хумли под руки и поднатужился. Хирдманн был так тяжел, что сын Торна Белого даже застонал под его неподъемным весом. Немалого труда стоило поставить на ноги такую махину.

— Ты сможешь идти? — осведомился Энунд.

— Смогу, — прогудел Скала. — Только доволоки меня до ельников за оградой. Здесь мы на виду у княжеских людей. Наверняка Сбыслав пошлет своих прихвостней проверить нас и добить тех, кто остался.

— Все остальные мертвы, — угрюмо сообщил Энунд.