Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья

— Любава! — позвал варн с порога.

Княжна, сидевшая на лавке у окна, встрепенулась и кинулась навстречу вошедшим.

— Кандих! — всхлипнув, девушка поспешила спрятать лицо у него на груди.

— У нас мало времени, — мрачно бросил Энунд, оглядев светлицу. — Нужно отсюда выбираться.

Кандих лишь кивнул.

— Боярина заприте здесь, — сказал он, подхватывая Любаву под руку.

Когда они вышли из дверей, то увидели, что Тороп, не сумев удержаться на ногах, опустился на колени. Энунд нагнулся над ним и заглянул в глаза. По лицу боярина ручьями катился пот.

— Питье… — прохрипел он. — Питье… Там, в долбенках… Воды!

— Какое питье? — переспросил хирдманн, бледнея от недоброго предчуствия.

— Воды, умоляю! — голова боярина ударилась об пол у самых ног Энунда.

— Да что с тобой? Говори! — сын Торна Белого вздернул его за бороду. Глаза боярина уже закатились. Губы беззвучно шевелились, выпуская лишь воздух.

— Тащите его обратно, в подклеть, — неожиданно сжалился Кандих.

Радимичи снесли Торопа с лестницы вниз, к кадкам с водой, стали поливать ему голову из ковша. Веки боярина затрепетали. Выхватив ковш, он принялся пить взахлеб, расплескивая воду. Наконец, встал на четвереньки и отполз в дальний угол, где его стошнило.

— Питье отравлено, — с усилием выдавил он. — Помираю я…

Энунд замер.

— Какое питье? — повторил он вопрос, хотя ответ на него уже знал сам.

Боярин кивнул головой в сторону двора, на котором пировали урмане.

Сын Торна Белого угрюмо оглядел своих новых товарищей.

— Уходите без меня, — сказал он. — Я должен вернуться к Братьям.

Кандих с Рогдаем переглянулись.

— Что ж, воля твоя, — промолвил варн. — Только не сболтни своим, что мы тут были.

Энунд презрительно передернул плечами и поспешил отворить дверь подклети. Беглецы, не замеченные никем, кроме едва живого Торопа, вновь спустились в подземный лаз, тогда как молодой хирдманн решительно вышел во двор. Опасаться ему было некого. Здесь он по-прежнему оставался своим и для воинов ярла, и для людей Сбыслава.

Первым, что заставило его сердце учащенно забиться, была странная тишина. Там, где еще недавно возносились славления богам и героям, звенели чарки, гремел человеческий смех и текли переливы песен — застыло ледяное молчание. Только потом до слуха Энунда докатились приглушенные стоны. Молодой хирдманн оглядел скамьи, установленные вдоль ухожей [154] Ухожи — дворовые строения. , на которых Братья восседали во время поминальной тризны, и ужаснулся. Волки Одина лежали вповалку — там, где их застигло смертное оцепенение. Некоторые еще шевелились. Теплящаяся в могучих телах жизнь заставляла бороться до конца, и хирдманны пытались упереться в землю мечами, перевернуться со спины на бок или приподняться на локте. Однако большинство уже не дышали, застыв с приоткрытым ртом и выпученными глазами. На висках набухли синие вены.

У сына Торна Белого подкосились колени. Никогда еще в своей жизни он не испытывал столь беспредельного страха и такого же беспредельного отчаяния. Даже мерянская трясина, сковавшая его некогда смертными объятиями, не поколебала его дух и не заставила опустить руки от безысходности. Там гибель грозила ему одному, в походах такое случалось не раз. Здесь же целый хирд, отмеченный великими победами, погибал бесславно и жалко, став жертвой простого человеческого коварства. Почему Владычица Хель решила пресечь жизненный путь столь достойных воителей? Почему боги в трудный час отвернулись от Братьев и не отвели беду? Или в том изначально состоял изощренный промысел Локи, подсунувшего хирдманнам смертоносную приманку?

Энунд вглядывался в искаженные последней судорогой лица товарищей, и душа его стонала от боли. Уже никогда не воссядут они на весла драконов, не услышат зов моря, и даже в грядущей битве Рагнарёк не встанут рядом с Одином…

Сын Торна Белого разыскал Олава и опустился возле него на колени. Ярл еще был жив. Узнав Энунда, он улыбнулся.

— Нас было всего шесть десятков, — заговорил он вдруг незнакомым голосом, столь мало похожим на его обычную речь, — хирдманнов конунга Трюггви Охотника. Мы сцепились с братьями Сигурдом Скалозубом и Бьярки Лютым на берегу озера Больмен в Смоланде из-за давней распри. Парней у них было почти полтораста, и все законченные головорезы из данов и гетов. У нас не было ни одного шанса победить, но мы не отступили и рубились до конца. Даже когда Охотнику раскроили голову, выпустив мозги на песок, никому не пришла мысль сдаться. Тогда я был еще моложе тебя и мало чего успел повидать на свете. Но я понимал, что настало время уйти…