Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой

Оставив нового князя, смущенного таким поворотом событий, в Киеве, войско Мстислава Мстиславича отправилось к Чернигову. Идти было удобно — от Вышгорода на Чернигов вела хорошая дорога — торговый путь, — за несколько веков наезженная и обустроенная: через каждую речку, каждый ручеек — мост, по которому телега с товаром может проехать. И придорожные села богатые, где и корма для коней достанешь, и переночуешь, если надо, с удобством, и заболевшего оставишь, чтоб отлежался да подлечился, — только жителей не обижай.

За всем, конечно, уследить трудно, но Мстислав Мстиславич и ополченцам приказал, и сотских предупредил, чтобы мирных людей не трогали. По дороге, желая развлечь заскучавшее войско, которому не дал как следует отдохнуть в Киеве, разрешил звериную ловлю. В обозе, как ни странно, нашлись тенета заячьи — и в тот же вечер во всех котлах варилась свежая зайчатина. Получился словно мирный праздник посреди войны. Со всеми остановками на дорогу до Чернигова ушло четыре дня.

Город ждал их, приготовившись к осаде. Пригородные слободы были пусты, а кое-где и сожжены, и там нельзя уже было найти никаких припасов — ни людям, ни коням. По решению совета попробовали взять Чернигов приступом, но приступ был жестоко отбит. Мстислав Мстиславич объявил осаду. По всему выходило, что она окажется долгой — стены черниговские были неприступны, а защитники города настроены решительно и так ругались со стен, что было слышно издалека.

Войско Мстиславово зароптало. Долгое сидение под городом в сочетании с приказом князя не трогать окрестных жителей обещало быть голодным: за время похода подъели почти все припасы, взятые из дому. Но теперь дело было другое, и Мстислав Мстиславич, разозлившись на то, что Чернигов не пожелал сразу сдаться, свой запрет отменил. Сразу же с десяток отрядов, волоча за собой пустые телеги, отправились в зажитье. Тем временем недалеко от черниговских стен, со стороны разоренного и опустошенного предградья, раскидывался стан: ставились шатры, расчищались места для обозных телег, забивались в землю столбы для коновязи. К досаде Мстислава Мстиславича, стенобитных орудий — пороков — при его войске не было. Противника нужно было брать измором. Осада началась. Жалея своих людей, князь Мстислав, хоть и был разгневан, не водил больше на приступ.

Для лучшего устройства осады он разделил войско на три равные части. Так и для людей было удобнее: пока одна часть несла службу — следила, чтобы враг не делал вылазки, чтобы никто не проник в город, — вторая отдыхала и в любое время могла поддержать первую, а третья часть искала в окрестностях припасы и прочую добычу. Так что Чермному не на что было надеяться: и Мстислава Мстиславича ночью врасплох не возьмешь, и земли все равно будут сильно разграблены войском, не занятым осадой. В городе царило уныние — даже злобные крики со стен больше не раздавались. Помощи Чермному было ждать неоткуда: за свою жизнь он сумел нажить себе столько врагов, что не нашлось бы в русской земле места, где бы не желали его погибели. Поэтому никакого нападения извне Мстислав Мстиславич не боялся.

Шла уже третья неделя осады, когда к его шатру прибежали дозорные. Мстислав Мстиславич отдыхал — сегодня была не его очередь находиться при осадном отряде.

— Княже! Там зовут тебя!

Оказалось — зовут со стены. Хотят переговоров. Перекрикиваться с ними он, конечно, не пошел — еще чего! Но посольство из города до себя допустить позволил.

Посольство прибыло тотчас и сообщило, что князь черниговский Всеволод Святославич Чермный нынче ночью преставился. И вместо него теперь его брат — Глеб Святославич. Который сопротивляться больше Мстиславу Мстиславичу, уважая его доблесть и заслуги, не желает, просит мира и готов заплатить столько, сколько будет сказано.

Так и закончилась эта короткая победоносная война. На черниговских и киевских землях устанавливался порядок. Все получилось так, как и хотел князь Мстислав. Кроме одного — Ингварь Ярославич все-таки отказался от киевского стола в пользу Мстислава Романовича, не желая, наверное, портить с ним отношения из-за такой безделицы, как Киев. Союзные князья со своими дружинами разъезжались по уделам, вновь им возвращенным. В свой Луцк уехал Ингварь Ярославич.

Князь Мстислав с богатой добычей и славой возвращался в Новгород. Он знал, что это ненадолго. Он чувствовал и знал.

Зимой Лайна, носившая теперь крещеное имя Пелагея, родила Никите сына, как и обещала. К тому времени она уже сделалась почти совсем русской: говорила правильно, лишь иногда забывалась, и слова ее звучали как вываренные в молоке — не горшок, а коршок, не изба, а испа. Впрочем, от этого ни одному чудину до конца жизни так и не удавалось избавиться. Ходила с теткой Зиновией в церковь, забыв своих диких лесных богов, стала усердной молельщицей. Тетку Зиновию и дядю Михаила почитала, как родных. Вернувшись с князем из киевского похода, Никита с приятным удивлением обнаружил, что старики в невестке души не чают. Сына назвали Олексой.