Александр Филимонов: Приди и помоги. Мстислав Удалой

Нет, нельзя так. Схватят. Одному в город не пройти.

Если бы пристать к кому по дороге. Но к кому? Богомольцев сейчас и вправду немного ходит. Самый пост, до праздников далеко. Да и день скоро к вечеру. Утром бы. Может, купцы пройдут с торговым обозом? С ними попроситься? Нет, не возьмут. Купец — он за неизвестного человека отвечать побоится. Серебра бы ему дать, купцу, полгривны или лучше — гривну, тогда согласится, и с радостью. Мигом тебя в повозные наймет да людям своим велит помалкивать.

С купцом в город легко пройти. Да только серебра у Никиты нет. При такой жизни забудешь, как оно и выглядит, серебро-то.

Пообещать купцу, что в городе с ним расплатишься сполна? Ведь Никита пришел в Новгород и за серебром тоже. Пришел и свое обязательно возьмет. Можно купцу и больше гривны пообещать. Провел бы только!

Пообещать-то можно, да не поверит никто на слово вышедшему из-за скирды человеку в сероваленом грубом зипуне с подпалами — следами ночевок у костра. В лучшем случае — опять допытываться начнут: чей, мол, ты да у кого в городе возьмешь. Это — если вообще захотят разговаривать, а не прогонят от обоза, словно разбойника. Нет, и купец не годится.

Вон ворона летит — счастливая! Разрешения ни у кого не спрашивает, машет себе крыльями, раз, два — и перелетела через стену.

Посмотрев вороне вслед, Никита снова скрипнул зубами от злости. Ответят они мне, подумал он, ответят еще и за то, что я, сын самого Олексы Сбыславича, рожденный для славных дел, нынче ободранной вороне позавидовал!

Время шло, и Никита понемногу начал смиряться с мыслью, что, верно, придется ему эту ночь провести в скирде. Ничего, с тоской думал он, не впервой, зароюсь поглубже в сено, главное, что ногам в валенках тепло, завернусь, надышу — переночую! А завтра с утра, может, Бог даст попутчиков — проберусь в Новгород! Столько терпел, неужто одну-единственную ночь не выдержу? Март кончается, небо в тучах, большого мороза не будет. В городе, когда доберусь до дядьки Михаила — первым делом его попрошу, пусть велит баню истопить. В бане и отогреюсь.

При мысли о бане заныло все тело, истосковавшееся по теплу и чистой одежде.

Движение на дороге, за которой наблюдал Никита, было не слишком оживленное. Проехал, правда, длинный обоз — издалека не разберешь с чем, но к нему явно подходить не стоило: при обозе ехало несколько оружных всадников, даже в бронях. Наверняка обоз — княжеский. Никита долго и угрюмо смотрел ему вслед.

Немного погодя проскакал, торопясь, отряд дружинников — щиты красные, со львами. Владимирцы! Нового князя, Святослава Всеволодовича, войско. Разъезжают, словно у себя дома. Скоро совсем новгородской воли не останется, все подомнет под себя великий князь Всеволод!

Мирошкиничи, наверное, теперь в большую силу вошли, думал Никита. Великий князь их руками новгородскую вольность задушить хочет, а они и рады. А как же? Им выгода большая — прислуживая силе владимирской, своих новгородцев грабить. Только скоро закончится их, Мирошкиничей, счастье — один князь уйдет, другой придет, а Новгород Великий как стоял, так и будет стоять.

Никита еще раз глянул с тоской и вдруг — даже сердце в груди разбухло — обрадовался неожиданной удаче: вдали показались два простых крестьянских воза с сеном. Почему-то сразу пришла уверенность, что именно с этими возами он нынче в город проберется. Может быть, за долгое время скитаний и мытарств он научился больше доверять простым мужикам, чем людям в богатой одежде и с оружием?

Он не раздумывал. Ноги сами вынесли его на дорогу. Никита не стал дожидаться, пока мужики подъедут, и для уважительности двинулся им навстречу, стараясь идти степенно и всем своим видом показывая, что он не задумал никакого зла. Как-то само собой получилось, что разулыбался.

Передний возница придержал коня. Поравнявшись с Никитой, оба воза остановились. Двое мужиков, не отвечая на улыбку Никиты, недоверчиво разглядывали его. Тот, на первом возу, как бы невзначай положил руку на белое захватанное топорище, которое высовывалось из сена с правой стороны. Сидевший же на втором возу, подальше от Никиты, свой топор достал не таясь и даже поиграл им, словно пробуя, как руке удобнее. Чем дальше от тебя человек, тем больше хочется показать ему, что ты вооружен. Вроде бы это еще и не оружие пока, а знак тебе: остерегайся. Ну, а когда ты к человеку близко, тогда это уже взаправду оружие, и тут уж оно может само за тебя решить, что делать. Так что — остерегись и без нужды оружию воли не давай.