Элизабет Чедвик - Летняя королева

Она вспоминала, как бегала здесь ребенком: носилась вокруг колонн, играла в салки с Петрониллой. Цвета, образы и смех вплелись прозрачной лентой в реальность и тут же исчезли.

Неожиданно Петронилла кинулась к ней с объятиями.

– Ты в самом деле думаешь, что все будет хорошо? – спросила она, уткнувшись лицом в плечо сестры. – Ты сказала это Жинне, но это правда? Я боюсь.

– Конечно правда! – Алиеноре пришлось закрыть глаза, когда она обняла сестру, настолько невыносимо все было. – Разумеется, с нами будет все в порядке!

Она увлекла Петрониллу к старой каменной скамейке у пруда, где так часто играли в детстве, и вместе они долго наблюдали за светлячками, которые то вспыхивали, то гасли, как надежды в темноте.

Людовик не отрываясь смотрел на кубок. Он поставил его на маленький молельный стол в своем шатре рядом с распятием и фигуркой Пресвятой Девы из слоновой кости. Простота и ценность этой вещи вызвали у него удивление, как и девушка, сделавшая подарок. Она была совершенно не похожа на ту, которую он ожидал увидеть. Ее имя, что еще совсем недавно казалось ему странным и даже неприятным на вкус, когда он его произносил, теперь превратилось в мед на языке. Она вся заполнила его душу, хотя он по-прежнему ощущал какую-то пустоту и не понимал, как такое может быть. Когда кубок брызнул разноцветными зайчиками на скатерть, для него это стало знаком свыше – благословение предстоящему браку. Их союз будет, как этот кубок, ждать, когда его наполнят светом, чтобы он мог сиять Божественной милостью.

Опустившись на колени перед столиком, он прижался лбом к сложенным ладоням и от всего сердца возблагодарил Создателя.

Волна удушья накрыла Алиенору, когда она еще раз вошла в собор Сент-Андре. Но теперь перед ней вышагивали два ряда хористов и священник, высоко несущий крест. Обычно браки заключались у церковных дверей, но ее брак с Людовиком будет заключен в самом соборе перед алтарем, чтобы подчеркнуть его угодность Богу.

Алиенора глубоко вздохнула и ступила на узкую дорожку из свежего зеленого камыша, усыпанного травами и светлыми розами. Тропа из цветов повела ее по длинному нефу к ступеням алтаря. Церковные служки раскачивали серебряные кадила на бренчащих цепях, и аромат ладана поднимался вверх и клубился под сводчатым потолком, где звенели голоса хористов. Петронилла и еще три молодые женщины несли за ней тяжелый, расшитый жемчугом шлейф, а дядя по материнской линии Рауль де Фей вышагивал рядом. Юбки развевались и шуршали при каждом шаге. Иногда ей под ступню попадал мягкий бутон розы, и это было словно знамение.

Паства, стоявшая по обе стороны от прохода до самого алтаря, опускалась на колени и склоняла голову, пока Алиенора шла мимо в медленной процессии. Не видя лиц, она не могла прочесть мысли людей, не могла понять, улыбаются они или хмурятся. Рады ли этому союзу Аквитании и Франции или уже сейчас замышляют бунт? Счастливы ли за нее или терзаются опасениями? Она перестала на них смотреть и, вздернув подбородок, сосредоточилась на мягком сиянии алтаря, где Людовик ожидал ее рядом с аббатом Сугерием в окружении свиты. Поздно что-то предпринимать: выбора нет. Осталось одно – идти вперед.

Наряд Людовика из голубого шелка был расшит гербовыми лилиями, и от частого дыхания ткань переливалась. На лбу сидела корона, усыпанная жемчугом и сапфирами. Когда Алиенора присоединилась к нему на ступенях алтаря, солнце, проникшее в окна собора, осветило их с Людовиком скрещенными мечами прозрачного золота. Людовик подал ей худую руку и едва шевельнул губами в приветствии. Она не сразу решилась, но потом все-таки протянула ему правую руку, и вместе они опустились на колени, склонив голову.

Жоффруа де Лору, великолепный в расшитом драгоценными каменьями епископальном одеянии, провел обряд и мессу; каждый его жест, каждый взгляд был полон значимости. Алиенора и Людовик дали свои ответы твердыми, бесстрастными голосами, но у обоих вспотели ладони от волнения. Вино для причастия сверкало, как темный рубин, в утробе хрустального сосуда, который Алиенора преподнесла Людовику. Ее удивило и взволновало, что кубку нашли применение именно в этот день. Ей показалось, будто ее связали, чтобы насильно выдать замуж, а она при этом помогала своим похитителям крепче затянуть узлы, когда глотнула крови Искупителя и дала обещание во всем подчиняться Людовику.

От вина на языке остался металлический привкус. Она услышала, что архиепископ Жоффруа произносит последние слова обряда – объявляет их брак заключенным. Ее судьба решена. Одна плоть. Одна кровь. Людовик поцеловал ее в обе щеки, а затем в губы сомкнутыми сухими устами. Она никак не отреагировала, чувствуя легкую отстраненность, как будто происходящее не имело к ней отношения.