Юлия Андреева - Ирод Великий

Я напрягся.

– Не помнишь. Ты нашел ее в пустыни, и затем… – Ирод зашелся в скрипучем кашле, и я снова взял тряпку, обтирать ему лицо.

– Помню, великий царь.

– Ее имя было Абаль. И я очень виноват перед тобой, перед ней, перед вами. Я забрал у тебя рабыню, потому что она была хороша, и я подумал, что развлекусь с ней в Аскалоне, но… тогда я был женат на Дориде, на Идумее, и мечтал о госпоже Иудее. Абаль пошла за мной и возлегла тихая, покорная. Только глаза ее были красны. Тогда я думал, что любая женщина может стать моей. Только Абаль была не со мной. Она все время думала о тебе, потому что любила тебя и мечтала, что когда я наиграюсь с ней, ты примешь ее назад. Так же и Мариамна. Она оскорбляла меня своей молчаливой покорностью и постоянно изменяла мне в мыслях. Госпожа Иудея жаждала других любовников, другого мужа. Она плакала о временах Хасмонеев и умирала от отвращения в объятиях простого Идумея. Моя мать была царского рода, мой дед из семьи вождей Идумеи. Но все это ничто в сравнении с ее родом – родом царицы Мариамны, царицы Иудеи.

И я убил Мариамну, задушил свою царицу. Единственную из женщин.

И Абаль – простую рабыню мечтавшую вырваться из моих объятий, чтобы оказаться в твоих. Я не мог перенести такого унижения. Я избавил ее от себя, как она и того желала, но вместо тебя, ее ждали другие. Я справлялся потом о ее жизни, о своей подлости. Узнавал, смаковал, ужасался. Какое-то время я тешил себя мыслью, что отомстил гордячке, но на самом деле я всегда знал, что совершил гнусность. Поэтому, когда мне донесли о твоей связи с Саломеей, и когда я увидел ее счастливое личико, я не посмел… я просто не мог подменить ее радость горем. И даже потом, когда вы были так неосторожны, что… тогда я решил наказать Саломею, наказать всех тех, кто завидовал и ненавидел мою царицу. Но месть моя была особой, месть моя была изысканным блюдом для меня одного.

Помню, как, уже послав лакомство сестре, я сидел в Антонии, забившись в угол рядом с ее гробом. Потирая от удовольствия ладони, а потом, стуча зубами от страха. Вдруг подумалось, что приставленный к царице египтянин соврал, Саломея отравилась и…

Несколько раз я порывался послать гонцов в Хеврон, или даже броситься к ней сам. Но я только плакал, только уговаривал себя, что если сестра отравилась медом, то я уже все равно ничего не смогу поделать.

А потом, я вдруг испугался, что когда Саломея умрет от трупного яда, обвинят меня. Я же в открытую послал ей эти кувшины.

Потом я бросился к саркофагу, и зачерпывая ладонями пил сам…

Я пил мед, и мне казалось, что я открыл тайну жизни. Из золотого омута на меня смотрела царица, и я хотел выпить весь-весь мед, всю-всю смерть, чтобы она снова была живой. Она уже дышала и поднималась навстречу моим мольбам, моим губам! Она… – Ирод заплакал. – Саломея не умерла. Возможно, она и не пригубила меда, сочтя мой подарок подозрительным, а я…

Как видишь, я тоже не помер, а Мариамна, моя царица… не ожила.

Я невольно стиснул зубы, вспоминая мед. В тот день Ирод вдруг ни с того, ни с сего прислал сестре прелестные кувшины с медом… стоп! Что он сказал «Антония» саркофаг, мед…

С трудом сдержал рвотный спазм и поспешил оставить, вновь потерявшего сознание царя, в который раз жалея, что не могу отважиться на честную месть. Не могу, пока рядом со мной Саломея, пока дети… пока…

Я готовился к встрече с престолонаследником, чтобы, наконец, умертвить его, ведь ни для кого не секрет, что его дружба с Саломеей закончилась после ее доноса брату, и теперь ее могла ожидать незавидная участь. Но Ирод неожиданно пошел на поправку, и, встав на ноги, первым делом велел известить об этом брата, похваляясь явиться к нему в Перию, дабы он поглядел, что может бог.

Я уже говорил, что, Ирода вели по жизни очень сильные, могущественные боги, чего нельзя сказать о Фероре. Единственным сокровищем, которого был нежно любящий и вечно прощающие его брат, против которого он во все времена носил камень за пазухой.

Не имея сил тот час по избавлению от хвори, отправиться в гости к младшему брату, Ирод отправил вместо себя Ирода младшего, который в это время ходил у него в милости.

И вот же судьба, едва посольство во главе с юношей Иродом ступило на территорию Перии, и глашатаи побежали перед торжественно одетыми придворными и высоким посланником царя, крича о прибытии Ирода, в доме Фероры произошел странный случай. Вполне здоровый и цветущий до этого тетрарх, я пишу это, по словам прислуги и рабынь, пытанных затем царем, вдруг побледнел и рухнул на пол. Его глаза вытаращились, из горла вырывался хрип. Так что ко времени, когда племянник оказался перед воротами дома своего горячо любимого дядюшки, оттуда уже раздавались жалобные крики и призывы о помощи.