Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб

Заговорил Добрыня:

— Правду сказываешь, князь. Трудно нам ныне. Нет у нас и четверти той силы, что насела на нас. О том много думал и сейчас, идя сюда, и ране… Мыслю, надобно ополчение собирать да звать в него не токмо городской ремесленный люд, но и по деревням да селам смердов.

— Скоро ратаю хлеб жать, и негоже его отрывать от этого, — возразил Ярослав.

— Всех бояр принудить, чтоб с челядью на рать шли, — не обратил внимания на княжеское замечание Добрыня. — Да, исполчившись, выйти навстречу Болеславу, пока они с Боняком не воссоединились. На тот же случай, ежели хан Киевом овладеть попытается, в городе оставить воеводу Александра.

Александр недовольно покачал головой:

— Речь твоя, воевода, смелая и верная, ежели б сил у нас было вдосталь. Наша вина, не собрались вовремя воедино да одним кулаком не ударили по Болеславу. Досиделись, пока он нас порознь бьет. То на Буге Будого разбил, Ратибора одолел, нынче, пока мы ополчимся, созовем ратников да изготовимся, Болеслав с одной стороны нажмет, с другой Боняк насядет. — Попович потер морщинистый лоб. — Ко всему, верно заметил князь, ратая брать нам теперь негоже. Не сожнет он хлеб, голод настанет, мор на Руси. Кто нас разумными назовет? Нет, знаю твердо, Болеслава и Боняка нам на сей раз не одолеть. Потому, мыслю я, город не удерживать и боя королю не давать, а уйти в Новгород. Там же, силу собрав, сызнова воротиться в Киев.

— А может, ярла Якуна покликать, его слово услышать? — предложил Добрыня.

Ярослав отмахнулся:

— Ярл Якун варяг и за гривны служит, а в своих делах мы сами как решим, по тому и быть.

Положив на стол руку, сказал уже спокойней:

— Уважаю я тя, воевода Добрыня, и за отца чту за разум и храбрость. Но ныне прав воевода Александр, и пусть будет так, как он сказал. Поклонимся Новгороду. Коли откажет, уйдем в Ладогу да поищем подмоги у варягов.

— Пусть будет по-твоему, — согласился воевода. — Настанет наш час!

— А наперед пошлю гонца в Новгород, — сказал Ярослав.

Бурлило новгородское вече, и долго ждал Гюрята, пока оно уймется и даст ему слово. Уж он, тысяцкий, дважды поклоны на все четыре стороны отвесил, наконец народ стих. И тогда Гюрята заговорил:

— Люд новгородский, вестимо ли те, князя Ярослава с отчего киевского стола ляшский король Болеслав изгнал и Святополка посадил!

— Вестимо.

— Князь Ярослав, новгородцы, у вас защиты ищет, дадим ли? — перекрывая рев голосов, зычно спросил Гюрята.

Кинул тысяцкий эти слова в толпу и замолк, ждет ответа. Знает, сейчас должен выкрикнуть староста Словенского конца Трифон, его поддержит купец Остромысл, с ними у Гюряты намедни сговор был, как и что отвечать.

И точно, стоявший у самого помоста Трифон уже взвопил:

— Станем в защиту князя, прогоним Святополка с ляхами!

А за Трифоном голос Остромысла:

— Соберем, ополчение!

— Пошлем рать! — поддержали их новгородцы.

Но тут, нарушая заданный Гюрятой тон, тонкоголосо, по-бабьи взвизгнул боярин Парамон:

— Ходили ужо! Почто не удержался на княжении?

Толпа услышала, подалась голосами в его сторону:

— Верно речет боярин, ходили, живота своего не жалеючи!

— Почто мечом не бился с ляхами за свой стол? Зачем Киев покинул?

Крикнул тысяцкий, экий пустозвон боярин! Брякнул и очи вытаращил, дивуется. И к чему? Не для Новгорода ли он, Гюрята, старается? А коли для Новгорода, то в первый черед для него, боярина Парамона.

Ругнул в душе боярина за то, что не туда вече поворотил, подумал: «Надобно свое слово вставить».

— Люд новгородский! — Тысяцкий напрягся, от ярости лицо кровью налилось. — Кто худое о князе Ярославе скажет? Коли и были какие обиды, то обе стороны чинили их. Князь же Ярослав за то, что мы его на стол киевский посадили, по правде поступил с нами. И мы Киеву дань не платим. Святополк же, севши в Киеве, сызнова потребует от нас гривны, и станем мы ему платить из лета в лето, как платили при великом князе Владимире! Так не лучше ли помочь князю Ярославу воротить стол, и за то свободны будем от дани, либо пусть к варягам уходит?

— Воротим!

— Пошлем ополчение! — дружно закричало вече, позабыв прежний крик. — Вели скликать ратников!

— Скотницы наши обильны, людьми богаты, зачем нам варяги, сами прогоним Святополка!

— Мыслю я, — вставил Гюрята, — нынешней зимой изготовимся, а по весне двинемся.

— Пусть будет так! — поддержало тысяцкого вече.

Шумно пирует Болеслав, что ни день, то пьяное разгулье. А тут еще свадьба подоспела…