Людмила Сурская - от любви до ненависти...

— Он обманул меня. Колдовскими приворотными чарами и хитрыми сладкими письмами, закрыл глаза, затуманил голову. Я виновата, но не тем и не настолько чем давит меня время. Слишком поздно я поняла, что это не его слова и речи в письмах не от сердца, всё хитрость. А я птаха горячая попалась. Лицо шляхтича молодого и красивого мелькало перед глазами. Того самого, за которого он сосватать меня обещался. Сам дьявол ему помогал. Всё же было на блюдечке, отцу отомстить хотел, на золото его позарился, конкурента в нём разглядел, боялся, что булаву заберёт, а я слепая ничего не видела и не слышала. Помощи в нём искала, поддержки. Крёстный же отец. Не виноватая я, как в хмелю была… К другому сердце моё тянулось, помощи у крёстного просила… Поверь, душой говорю… Он самим дьяволом оказался. Если б хоть то просто с его стороны являлось ошибкой, больно, но не смертельно. Только нет, то была коварная насмешка, план, месть. Когда чары сошли, я прозрела. Честным со мною он был лишь раз — это когда взял меня. Не врал — хотел. Ещё бы ему не хотеть, но ведь он хотел, так-то всех… Животное. Миг правды и перед этим, и дальше — ложь. Сплошная ложь. К тому же этот старый развратник и кусок дерьма всю жизнь хотел всё что движется. Брал, а потом выбрасывал. Там, где эта мразь появлялась, любая, на какую или какого указал его перст, становилась его жертвой. Кто её или его спрашивал — то. Со мной из-за отца ему пришлось пофантазировать, повозиться… Потешил душеньку, развлёкся. Там, на болотах, есть «чёртово урочище». Именно туда затягивали используемых и уже не нужных женщин, подростков и делали что хотели. Это не просто ад, а исчадье ада. Меня ждала та же участь. Не пожалел, кинул в ту грязь. На потеху всем. Народ после его смерти развалил то гнездо дьявола. Разгневанные мужья, женихи, отцы не оставили там камня на камне. Мне повезло, я выпрыгнула из окна этого гадюшника и утопилась.

Она замолчала. Я поняла, что это мне даётся время для вопроса. И вопрос, в наполненной страхом и любопытством моей голове, нашёлся:

— Что ты хочешь от меня?

— Они неправы делая из этой истории культ любви. Он не любил. Это животное не способно любить. Разве что власть… Вытащили письма… Они сон. А любовь — это святое. Он измывался над чувством. Он не рождён любить. А они говорят, что он любил… Не мог он, не мог… Не способен. Этот дьявол любил лишь власть и золото. За это он мог растоптать даже себя.

Её трясло от гнева и обиды, меня от непонимания. Да, уж если что могло поднять из небытия, то это оскорблённая любовь. Кто же она? О ком с таким негодованием говорит?

Я едва разжала свои сведённые страхом губы:

— Что я могу сделать для тебя?

— Расскажи, как это было на самом деле. Докажи, что этот дьявол всё врал. Убери все преклонения его любви. Это вгоняет моё поруганное тело в топь, а измученной душе не даёт покоя… Всё ложь, ложь, ложь!..

Я кивнула утвердительно.

— Обещаю, что смогу сделаю.

— Пожалей меня. Я кругом грешна. За непослушание — заплёвана и растерзана. За самосуд своей душе — покарана. За преждевременную смерть отца — проклята. Матушка, отмаливая мои грехи и батюшкину душу, заперла себя в монастырские стены. Не откажи, перекрести меня. На мне нет креста. Сняла, когда выбрасывалась из окна в топь. Прошу, три раза, перекрести.

Несмотря на постукивающие зубы, я всё же задала этот вопрос:

— Почему?

— Ты мать. Если каждая женщина пожалеет меня, то возможно я добьюсь прощение своей. Я стала виновницей их с отцом несчастий.

По моим щекам текли слёзы. Я перекрестила. Мне действительно было жаль её. Она улыбнулась и исчезла. А я, обессилив, привалилась спиной к дереву. Голову разрывало: «Кто эта несчастная девочка? Какое свинячье рыло так прошлось по ней?» На тропинку вышла целующаяся парочка. Наверное, я выглядела не лучшим образом, потому что они поинтересовались:

— Вам плохо?

Я покачала головой. «Мне в самый раз». Они с чувством выполненного долга отошли. Я, опомнившись, прокричала вслед:

— Ребята, кому принадлежал этот парк, и чей замок торчит, вон там?

Я имела в виду недалеко от цитадели старинное каменное строение. Но меня поняли.

— Мазепе, — донеслось до моих ушей. — Это так называемый дом Мазепы.

Вот теперь я поняла, чей призрак просил помощи — Мотря. Дочь Кочубея. О! Я её прекрасно понимала. Ох, как я корила себя за бестолковщину, ведь было всё так понятно. И то строение, что я приняла за замок — дом Мазепы. Гиды, литераторы и историки в унисон твердят, мол, романтическая история. Согласно ими выведенной легенде именно здесь Мазепа прятал Мотрю. И именно тут хранил сокровища. Как это сразу не пришло мне в голову? Подумала ж… Не верила. Хотела убедиться.