Антон Хижняк - Даниил Галицкий

Монголы приблизились к Мефодию и с любопытством рассматривали его, переговариваясь на своем, непонятном для Мефодия языке. Мефодий попытался было рвануться в сторону, но монголы крепко держали его на аркане. Побаиваясь его богатырской силы — Мефодий был намного выше самого большего из них, — монголы на всякий случай связали ему и ноги. К Мефодию приблизился высокий оборванный человек со скрученными за спиной руками и заговорил на русском языке:

— Скажи, откуда ты?

Половчин уже лежал рядом с Мефодием, тоже связанный, и успел шепнуть ему:

— Это бродник Плоскиня, я видел его у нашего хана.

Мефодий не отвечал. Плоскиня подошел к нему поближе и ударил ногой в бок.

— Ты, бревно дубовое, почто не отвечаешь, когда тебя спрашивают?

— А я не знаю, кто ты такой, — почему же я буду отвечать?

— Откуда пришел и куда идешь? — уже ласковее спросил его Плоскиня.

— Ехал я степью, а степь большая, — ответил Мефодий.

Монголы прислушивались к разговору, и один из них спросил что-то у Плоскини. Тот ответил ему. Мефодий не понимал, о чем идет речь, но догадывался, что говорили о нем.

— Скажи, откуда ты и кто тебя послал, тогда тебе руки развяжут и отпустят, — обратился Плоскиня к Мефодию.

— А никто меня не посылал, я ехал по степи на охоту.

Монгол снова что-то сказал Плоскине, а затем отдал приказание. Мефодия схватили, положили на коня, привязали, и отряд поскакал на юг.

Если бы Мефодий и его спутник половчин внимательно смотрели вокруг, то они не попали бы в ловушку, они заметили бы, что монголы еще с утра охотятся за ними. Было их не более десяти человек, и они не решались вступать в открытый бой с неизвестным русским воином. Они скакали поодаль и устроили засаду при выходе из балки. Теперь они мчались к старому Субудай-богатуру, давшему строгий наказ во что бы то ни стало поймать кого-нибудь из русских и привести к нему. Монголы весело разговаривали между собой, подгоняя коня с привязанным Мефодием.

Субудай сидел в своей юрте. Он был очень зол. Прошло уже несколько дней, как он велел взять в плен хотя бы одного русского, чтобы разузнать через него о намерениях князей, но приказ его не был выполнен. Не одного нукера с джигитами посылал Субудай. Сегодня он решил пригласить к себе Джебе-нойона и всех тысячников из своего и Джебе-нойонового туменов. Нужно было сказать, что настало время двигаться дальше. Войско отдохнуло, набрались силы кони. Уже не страшны половцы-кипчаки — при одном упоминании имени Субудая они удирают. За спиной не угрожает ему хазарская земля. Субудай был доволен добычей, захваченной в хазарском городе Суроже. Как воронье, налетели монголы на город и захватили там множество невольников и разного добра. Напрасно купцы ползали у ног Субудая, умоляя не забирать их товары. Разве мог их послушать Субудай? В руки монголов попали и драгоценные ткани, привезенные из-за моря, и все то, что приготовили для купцов кипчаки, — шкуры, меха и разные другие вещи…

Отдых закончен, пора уже идти дальше. Субудай сидел на подушке, поджав под себя ноги. Пол в юрте был устлан кипчакскими коврами. Пришел беспокойный, порывистый Джебе-нойон, а за ним начали по одному входить тысячники. Они тихо садились полукругом от порога. Только Джебе-нойон сел рядом с Субудаем.

Субудай-богатур не любил Джебе-нойона и уже много раз желал ему смерти. Поход был успешным, далеко прошли монголы, выполняя приказ Чингисхана, разыскивая хорезмского хана Мухаммеда. Еще никто не мог удержать стремительного движения слуг Чингисхана, и слава о силе монголов разносилась во все концы. Будет чем похвалиться перед великим повелителем. Но Субудай хотел, чтобы слава этого похода принадлежала только ему. А тут этот ненавистный Джебе-нойон! Не раз он стремглав вырывался вперед, оставляя Субудая позади, а вражеские стрелы почему-то миновали его, и мечи не касались его груди.

Субудай мог бросить Джебе-нойона — пусть бы со своим туменом шел один на врага. Но Чингис не разрешал им расставаться, и приходилось выручать тумен Джебе-нойона. Но тумен — одно, а Джебе — другое. Как хотел Субудай, чтобы к нему принесли Джебе мертвым! Но битвы успешно кончались, и Джебе возвращался невредимым.

Тысячники сидели, сложив руки. Субудай молчал, поглядывая на них единственным правым глазом. «Слепой черт», — называли его тысячники, конечно, не вслух, ибо у Субудая были длинные уши, а расправа с виновным была коротка — ему переламывали спину.

Джебе тоже молчал. Как военачальники, оба они были равными, стояли во главе туменов. Чингисхан не без умысла не назначил никого из них старшим. Так и в поход тронулись. Правда, Субудай, как старший по возрасту и более опытный воин, имел право говорить больше, и Джебе тоже учился жизненной мудрости у «одноглазого волка», как он втайне называл Субудая.