Кемаль Тахир - Глубокое ущелье

— Сколько до дна?

— Триста шестнадцать кулачей.

— Мерил кто?

— Мой отец... Поспорил однажды с купцом из тавризского каравана, развернули тюк ткани и стали мерить.

Рыцарь не слушал. С трудом оторвав взгляд от пропасти, поглядел вдаль.

Долина, насколько хватал глаз, была покрыта тростником. Апрельский ветер волновал, казалось, не тростник на болоте, а самую землю, не застывшую еще со времен творения. Все в этом забытом богом краю дышало безнадежностью, хаосом и запустением, точно на земле еще не родилось ни единое живое существо. Нотиус Гладиус, очевидно, остался доволен тем, что узрел по ту сторону пропасти. Когда он обернулся, брови его сошлись на переносице, зубы блеснули в оскале.

Прошло уже пятнадцать дней с тех пор, как, высадившись в порту Гемлик, он ступил на землю Анатолии. Миновал Изник, Бурсу, побывал в Инегёле, Кютахье, Караджахисаре и добрался наконец сюда, чтобы повидаться с генуэзским монахом Бенито. Он обитал в одной из пещер на границе удела Эртогрула. То, что рыцарь видел по дороге, и то, что рассказал ему монах Бенито, не оставляло никакого сомнения — это край непуганых дураков. Да, именно здесь туркмены и византийцы столетиями соперничали друг с другом в глупости.

Взявшись за эфес меча, рыцарь провел ладонью по усам, встал на цыпочки, чуть приподняв свое короткое, плотное тело. «Да будет навеки покрыт позором благословенный меч Святого Иоанна, если за какие-нибудь полгода я не приберу к рукам эту страну дураков. Да будет проклята королевская кровь, что течет в моих жилах!»

Он жадно втянул в себя запах кебаба, шедший из кухни, облизнул губы. Нотиус понял главное: Эртогрулу, который получил удел Битинья, пользуясь продажностью и бесчестием греков, здесь опереться не на кого.

Плевым делом будет уничтожить эту старую развалину, этого туркмена — помогут несколько владетельных князей Византии. А занять освободившееся после него место и того легче. Первой его ступенью станет титул герцога Гладиуса Уникуса, второй — титул князя Битиньи. Как привести к покорности византийских удельных властителей, он уже давно рассчитал. Для этого достаточно собрать несколько сот наемных католиков и столько же тюркских воинов. «А за княжеством — да сбудется воля господа нашего Иисуса Христа! — ждет нас корона незадачливого императора Византии».

— Как обозначена граница удела на болоте? Что б ты увидел, если бы не туман?

— Крепость Иненю.

— Она принадлежит Эртогрулу?

— Нет, Эртогрул-бей в крепостях не сидит... «Конская спина да острая сабля — вот наша крепость!» — смеются туркмены... В крепости Иненю сидит воевода сельджукского султана, а над ним воеводой — бей Эскишехирского санджака.

Пытаясь разглядеть, что скрывается за свинцовыми тучами, слившимися на горизонте с болотным тростником, рыцарь задумался, словно главнокомандующий на поле брани. Злобно пробормотал:

— Не сидит в крепостях... глупый кочевник!

— Эртогрул-бей не кочевник... Когда-то был, а теперь давно осел на земле...

— На яйлу-то подымается каждый год?

— Подымается... Попробуй высиди здесь летом! От комаров спасения нет. Но, сколько мы себя помним, он сидит на земле. Отец мой покойный рассказывал, что еще отец Эртогрул-бея перепоясался на службу сельджукскому султану в Конье, да и сам Эртогрул-бей служил понемногу. Я сказал «служба» — понимай, служба мечом, вроде был он субаши. Увидел, дела пошли плохо, налоги уже не текут в казну рекой, ну и попросил себе этот пограничный удел. Мой отец покойный...

— Мавро! — крикнули из дома.

Рыцарь мгновенно обернулся, схватился за меч — глаза сощурены, рот в хищном оскале. Чуть пригнувшись, глянул на дверь. Потом выругался сквозь зубы и с силой бросил в ножны до половины вытянутый меч. Подошел к столу, плюхнулся на место, взял чашу с вином и стал жадно пить, не спуская глаз с темного провала двери и ограды в том месте, где сорвался камень.

В памятный день, когда в монастыре Святого Иоанна на Кипре Нотиус Гладиус отказался стать монахом, вступил в рыцарский орден и перепоясался мечом, он решил узнать по картам свою судьбу. Цыганка сказала: «Если не будешь убит ударом в спину, проживешь сто лет, совершишь много славных дел и в конце концов увенчаешь свою голову короной». С той поры он всегда садился спиной к стене и никогда не поворачивался спиною к людям, открытым дверям и ногам. По той же причине он выказывал в бою то непостижимую трусость, то безрассудную храбрость. Если же по рассеянности или по какой иной незадаче ему случалось оставить свою спину незащищенной, он потом долго не мог себе этого простить.