Кемаль Тахир - Глубокое ущелье

Перване снова провалился по пояс, прошептал: «Стой!» С трудом выбрался. Сейчас уйдет влево, потом вправо в поисках прохода.

Впервые с тех пор, как они сошлись, Нотиус подумал, как страшно остаться наедине с Уранхой. Схватился за эфес меча. Уранха стоял, как жердь. В шаге от него. Слева. Сзади. Свет луны изменил лицо сотника до неузнаваемости. После того как перевязал рану, не обмолвился он ни словом. Хуже того, при каждой остановке отворачивался вот так — спиной, чтобы не встречаться с рыцарем глазами.

Нотиусу почудилось, что он медленно опускается в могилу, вырытую в болоте, в грязи. И он решил, что теперь даже сам бог его не спасет. Прошептал из последних сил:

— Уранха!

Сотник будто ждал этого. Быстро обернулся. В недовольном взгляде был упрек.

Казалось, дав себя ранить, рыцарь оскорбил его. Можно было подумать, что он все время тащил Нотиуса на собственной спине. Длинные пальцы Уранхи сжимались и разжимались на рукояти кинжала. Глаза сузились, будто он готовился к прыжку.

Рыцарь вдруг отчетливо осознал, откуда у него этот смертельный страх. Не рана в плече, не усталость, подкашивавшая ноги, не безжалостное болото грозили ему смертью! Пояс на теле, полный золота,— вот что мешало ему вытаскивать ноги из грязи, разверзало землю... Золото! Кровавый металл, который строго-настрого запретил копить Иисус Христос! Столько лет шел он против господа, сам взвалил крест на свою спину, копил деньги, греховными делами собирал их. Он подошел к пропасти. Остаются считанные секунды... В каждый миг все может быть кончено. Надо что-то делать! Он должен сделать... Он еще не знал как, но чувствовал, что должен отказаться от своей единственной опоры, от единственной своей надежды и страсти, которая тридцать с лишним лет жизни поддерживала его в горьком одиночестве. Если он выберется из этого болота, то уж другим человеком. И перемена будет разительнее, чем переход в иную веру. Он покачнулся. В последний раз попытался рассчитать, что отдает и что спасает. Уранха, держась за кинжал, глядел на него, точно отыскивал место для удара, уверенный, что испытает при этом великую радость.

— Уранха!

Звук шагов в этот страшный, решающий миг спас рыцаря от кинжала Уранхи.

— Уранха... Брат мой! — Голос его звучал искренне.— Не выжить мне... Сними пояс! Возьми, пусть будет твоим.

Уранха отшатнулся, точно его ударили в грудь палицей. Что-то прохрипел. Рыцарь, уверовав, что самое трудное для него позади, почувствовал облегчение.

— Развяжи-ка! Не могу я руку поднять...

Уранха быстро отнял руку от кинжала. Потер ладонь о штаны, словно очищая ее от мерзости. Провел ею по лицу, будто это могло помочь ему понять смысл речей рыцаря.

— С ума сошел, что ли? Нельзя...

— Можно! Тебе отдаю! Ни шагу больше не смогу его пронести... Все равно бросил бы.— Он понизил голос: — А не бросил бы, волей-неволей пришлось бы глупцу туркмену отдать.— Рыцарю стало весело, будто он подстроил кому-то ловушку.— Вряд ли я выйду из проклятого болота...

— Да что ты!.. Будь спокоен! Я не оставлю тебя!..

— Спасибо! Разве я не знаю? Но если выйду, все равно пояс твой, Уранха! Жаль, если попадет к мусульманину! Ну, бери, прошу тебя! Мы ведь — братья?.. Что мое — то твое!

— Да ты с ума сошел! Мы спасемся! А надо будет... Рана у тебя легкая.— По голосу слышно было, сердце сотника дрогнуло.— Стисни зубы, скоро конец!

Перване взмолился.

— Помилуй, Уранха! Замолчи!

— Чего тебе надо, поганец! — Уранха вытянулся, будто стал в два раза выше.

Перване в страхе попятился. Пробормотал:

— Идут за нами, Уранха! На этот раз не ошибся. Кто-то в болоте...

— Молчи, трус! Ну и что? Мы тоже в болоте!

Он взял рыцаря за руку.

— Пошли, мой рыцарь! Господь Иисус Христос свидетель: сам умру, но тебя вытащу... Надо будет, на плечах своих вынесу из болота.

— Спасибо, брат мой! Сначала от этой...— Он хотел сказать «дряни». Но понял: слово не то.— От этого пояса избавь меня... Шага с ним не сделаю.— Схватив сотника за руку: — Спаси же меня!..

Уранха на мгновение застыл. Подошел, развязал пояс. Странное у него было чувство: не возьми он пояс, рано или поздно пролил бы за него кровь, а возьми сейчас, пропадет к нему всякий интерес. Держал его в руках, не зная, куда деть, словно не было для него другого места, кроме голого тела рыцаря. Потом быстро, будто его заставили совершить постыдный поступок, перекинул пояс через плечо. Оба сразу успокоились и даже улыбнулись. Неужели именно это должно было произойти, чтобы они могли действительно полюбить друг друга?!