Агилета - Святая с темным прошлым

– Штаб-лекаря Благово ко мне! Тульский пехотный полк…

Для Ивана Антоновича Благово эти несколько часов боя тоже слились в одно мгновение, палящее жаром, кровавое, исходящее стонами мгновение, оставившее его неживым от усталости, с дрожащими от напряжения мышцами рук и такой тяжелой головой, как если бы туда набросали мешков с песком. Раненых егерей сносили в ближайшие к полю боя лазареты, а когда те переполнились, стали класть прямо на землю у госпитальных палаток. Мучения солдат усугублялись палящим солнцем, и Благово распорядился натянуть над страдальцами брезентовый полог. Его помощники едва успевали подносить воду.

К тому моменту, как окончился бой и турок водворили обратно за крепостные стены, Иван Антонович был в таком угаре, что, услышав приказ срочно явиться к генерал-майору Кутузову, даже не сразу сообразил, кто требует его к себе. Он усталым шагом пошел вслед за посыльным и, лишь на полдороге осознав, куда идет, остановился.

– Как ты сказал? – спросил он у солдата. – Кутузов?

– Так точно. Поскорей бы, ваше благородие!

Но Благово, как назло, ощутил, что ноги перестают повиноваться ему с прежним усердием. Против воли он замедлил шаг. Опять этот треклятый генерал! Чего ему надо на сей раз? Едва ли он ранен. Что же тогда? Вновь какой-нибудь хитроумный трюк с целью что-то выведать о Василисе? Или же что-то передать ей? «Небось, умирающим притворится, с него станется! – зло усмехнулся Благово. – Ну-ну! Надо будет дать ему понять, что для меня его фокусы белыми нитками шиты!»

В том лазарете, куда привел его посыльный, Иван Антонович с трудом протолкался сквозь кольцо людей, окружавших постель Кутузова. Оказавшись же лицом к лицу с соперником, он оторопел. «Треклятый генерал» лежал на спине, неподвижно, как покойник; половину головы его скрывали окровавленные бинты. А лицо, прежде такое живое и выразительное, казалось бесцветной маской, жалким подобием его настоящего лица. Благово никак не мог понять, приподнимается ли от дыхания его грудная клетка, и хотел уж было приложить пальцы к сонной артерии, когда к нему подошел другой врач. Как и все в лагере, Иван Антонович знал, что это главный хирург Екатеринославской армии, француз на русской службе по фамилии Массо.

– Простите, что я опередил вас, господин штаб-лекарь, – заговорил он, – но дело было безотлагательным. Его превосходительство потерял сознание сразу после того, как приказал позвать вас; он истекал кровью и потому…

Благово молча кивнул. Он никак не мог прийти в себя от увиденного. Из глубины души, как со дна стоячего пруда, потревоженного веслом, поднималась темная, илистая муть: «Вот и все, наконец! Вот и кончилась эта история!»

– Каков характер ранения? – спросил он.

– Пуля прошла из виска в висок позади обоих глаз.

Иван Антонович вздрогнул: не точно так же ли Кутузов был ранен прежде, в Тавриде? Он вспомнил шрамы на висках у генерала – да, поразительное совпадение!

– Задет ли мозг?

– Неизвестно. Но полагаю, что да.

– И?.. – Благово вопросительно взглянул на хирурга.

Тот в ответ лишь безнадежно покачал головой.

Выбравшись из лазарета, Иван Антонович сел прямо на землю и несколько раз глубоко глотнул воздух. Он смотрел прямо перед собой, но взгляд его был невидящим. К тому времени вязкая муть в душе успела осесть, и вместо нее чистой водой колыхалось сострадание. Благово вспоминал, как еще совсем недавно видел Кутузова здоровым и бодрым, полным сил, с огоньком интереса в глазах и увлекательной речью на устах, и никак не мог представить себе, чтобы человек, в котором столь ярко играет жизнь, достался бесстрастно-холодной смерти.

Он пытался догадаться, что именно хотел передать Василисе генерал, но догадка всякий раз ускользала, как птица, что вспархивает прямо из-под ног. И под конец Иван Антонович отправился обратно, так и не найдя для себя ответа на вопрос, как могли бы прозвучать последние слова Кутузова.

«…Любовь без прощения – все равно что дерево без листьев: жизни в нем нет, и деревом его не назовешь…»

Читая письма мужа из-под Очакова, Василиса не должна была бы испытывать беспокойства: осада все тянулась, боевых действий не ожидалось. Однако неизъяснимое предчувствие держало ее душу, точно в клещах, и когда через пару дней после Успения Богородицы к ним в дом с утра постучался взволнованный незнакомец, у нее захолонуло сердце.

Однако на сей раз дело было в том, к чему женщина давно привыкла – ее просили о медицинской помощи. Поскольку больная, о которой шла речь, не могла подняться с постели, татарин, ее муж, умолял Василису саму отправиться к его жене. В окне виднелась его повозка, запряженная неказистой лошадью – семья была явно не из богатых.