Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

Софи с трудом взяла себя в руки и вошла в спальню. Вольфганг уже не пел – голос окончательно отказал ему, таким несчастным Софи его еще не видела. Музыканты успокаивали больного, обещали прийти в следующее воскресенье и продолжить с того места, где остановились, но Вольфганг отодвинул партитуру и прошептал сквозь слезы:

– Я ничто, ничто! Без музыки я ничто! – Заметив Софи, он поманил ее к себе и сказал:

– Софи, милая, как хорошо, что ты пришла. Останься сегодня у нас, ты должна видеть, как я умираю.

– Вы просто ослабели и угнетены. Это естественно. После такой ужасной ночи.

– Привкус смерти уже у меня на языке, Софи. Кто позаботится о Станци, когда меня не станет?

К ночи ему сделалось совсем плохо. Констанца упросила сестру сходить в церковь св. Петра за священником. Но ни один священник не соглашался прийти. Моцарт – масон, говорили они, язычник. Но Софи не хотела этому верить. Более благочестивого человека, чем Вольфганг, Софи не знала, он никогда не раздражался, не выходил из себя. Ей все-таки удалось уговорить молодого священника, любителя музыки, и тот обещал причастить умирающего.

Когда они вошли в дом, у постели Вольфганга сидел Зюсмайер. Партитура реквиема лежала на покрывале, и Вольфганг наставлял ученика, как закончить реквием после его смерти. Затем, попросив священника немного подождать, он прошептал на ухо Констанце:

– Не сообщай никому о моей смерти, пока не дашь знать Альбрехтсбергеру, пусть он попытается получить мое место в соборе св. Стефана. Оно принадлежит ему. Он прирожденный органист и не раз прекрасно играл во время служб.

Вольфганг чувствовал, что священник смотрит на него неодобрительно, хотя и свершил над ним последний обряд отпущения грехов.

Он лежал, мучаясь от боли, и Зюсмайер воскликнул:

– Надо позвать Клоссета! Доктор облегчит его страдания. Госпожа Моцарт, вы не знаете, где его можно найти?

Констанца от горя не могла вымолвить ни слова. В полуобморочном состоянии она лежала на кровати в своей комнате. Вольфганг с трудом выговорил:

– Доктор сейчас в театре. Он пошел послушать «Волшебную флейту». Я дал ему билеты за то, что он пригласил своего коллегу. Ему понравится Папагено. Доктор ничего не понимает в музыке, но Папагено нравится всем. Софи, где же Станци?

– Она прилегла.

Зюсмайер кинулся за Клоссетом.

– Разве она нездорова?

– Ей нужно отдохнуть. Прошлую ночь она плохо спала.

– Я знаю, – печально проговорил Вольфганг, – Это все из-за меня.

– Вовсе нет. Но вам было очень плохо.

– Что там плохо, я умираю, Софи, умираю. – Теперь, когда жизнь его подошла к концу, так хотелось все начать сначала. – В моем несгораемом шкафу лежат партитуры трех последних симфоний. Позаботься, чтобы они не пропали. Может быть, когда-нибудь они дождутся исполнения.

Он погрузился в какой-то странный мир, где все казалось чуждым, где не было даже Папы и Мамы. Он закрыл глаза, желая избавиться от этого наваждения. С тех пор как он слег, ни разу возле его постели не появлялись Пухберг, Ветцлар или ван Свитен. Но это не так уж важно. Он даже не мог вспомнить всего, что сочинил. Но жизнь ведь сильнее смерти. Разве он не доказал это своей музыкой?

Потом он услышал, как Зюсмайер сказал Софи, – к счастью, он еще не лишился слуха:

– Доктор Клоссет не хотел идти, пока не закончится опера.

– Я уж думала, он никогда не придет, – сказала Софи, – где же он?

– Моет руки. Боится подцепить какую-нибудь заразу.

– Зюсмайер, – пробормотал Вольфганг, – много было народу на «Волшебной флейте»?

– Зал ломился от публики. Как всегда. Певцов без конца вызывали на «бис». Кричали: «Браво, Моцарт!»

Софи показалось, что Вольфганг улыбнулся, но так ли это было па самом деле?

Зюсмайер не добавил, как возмутил его доктор Клоссет, – он отказался покинуть театр до окончания спектакля. Опера Моцарта заинтересовала доктора, а композитору, считал он, уже ничем не поможешь.

Вольфганг видел, как наклонился над ним Клоссет. Доктор прикладывал к его пылающему лбу холодные компрессы, а ему казалось, будто его распинают па кресте – страшная боль в спине пронзила насквозь. Пой громче, любовь моя, пой громче! Все утверждали, что хуже всего на свете – слепота, но это не так, самое главное – способность слышать. Он уже плохо видел, перед глазами все расплывалось, но не ожидал, что потеряет и слух. Теперь он понял, что такое смерть.

Это тишина.

Клоссет обещал Софи, что холодные компрессы снизят жар и облегчат боли больному, но вместо этого Вольфганг снова потерял сознание. Доктор безнадежно развел руками: – Медицина не в силах ему помочь, – и покинул дом.