Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

– Пусть ваш сын останется у меня. Из него может кое-что получиться.

– Не понимаю вас, маэстро.

Вольфганг подошел к мальчику, ласково потрепал его по голове и сказал:

– Ты играл превосходно. Играй так всегда, и ты многого достигнешь.

Взяв мальчика за руку, он ласково усадил его на диван, а затем повернулся к отцу:

– Значит, решено, я берусь обучать Ганса, но ему придется у меня жить, я не хочу спускать с него глаз. Уроки, квартира, еда – все будет бесплатно. Вам не придется ни о чем заботиться. Согласны?

Гуммель-старший пылко обнял Вольфганга и стал горячо благодарить. Какой прекрасный человек! Теперь-то Гуммель не сомневался – его Ганс непременно станет вторым Вольфгангом Амадеем Моцартом!

Ганс Гуммель переехал в дом к Моцартам и был принят как родной сын. Правда, Констанца протестовала, у них и без того много трудностей и забот, чтобы браться за воспитание чужого ребенка, но Вольфганг стоял на своем.

– Из него выйдет гениальный музыкант.

– Ты и так не знаешь, куда деваться от учеников.

– Из Ганса может кое-что получиться, не в пример прочим.

Констанца поняла, что спорить бесполезно, и постаралась примириться с новым положением. Ганс оказался милым ребенком, во всем беспрекословно слушался Вольфганга; он даже научился подражать его манере исполнения и проявлял блестящие музыкальные способности, И хотя Констанца не могла подавить недовольство, она отлично видела: Ганс сделался для Вольфганга не только одаренным учеником, глядя на него, Вольфганг снова переживал детство и горячую привязанность к отцу.

Как-то вечером, спустя несколько недель после того, как Ганс поселился у них, вернувшись домой от друзей, они кашли мальчика в гостиной – он сладко спал, растянувшись на сдвинутых вместе стульях. Была уже полночь, но Вольфганг и не думал отправлять Ганса в спальню. Новая, написанная им соната для фортепьяно только что пришла от переписчика, и ему не терпелось ее послушать.

– Станци, разбуди Ганса, только осторожно, не испугай, а потом дай ему рюмку вина – пусть взбодрится.

Однако игра Ганса огорчила Вольфганга – мальчик, обычно так уверенно читавший с листа, на этот раз с трудом разбирал ноты и никак не мог сосредоточиться. Но он не стал бранить ученика – на дворе была ночь, Ганс устал и хотел спать. И тут Вольфганг вдруг обнаружил причину растерянности мальчика. Сукно бильярдного стола оказалось порванным, по всей видимости кием. На мгновение Вольфганг пришел в ярость. Испортить его любимый бильярдный стол! И ведь он запретил Гансу подходить к бильярду без разрешения.

Ганс расплакался. Вольфганг, не выносивший слез, приласкал его.

– Разве он знал, что так получится? Папе, видимо, но легче со своим внуком, правда, Станци?

Констанца молчала. Леопольд, забрав к себе сынишку Наннерль, казалось, всю любовь и заботы перенес на внука в ущерб сыну. Интересно, задевает ли это Вольфганга, думала она. Он и словом не попрекнул отца, но они теперь гораздо реже писали друг другу.

Леопольда очень огорчало, что Вольфганг почти прекратил с ним переписку. С тоской в сердце стоял он у окна в Танцмейстерзале. Вот уже которую неделю из Вены никаких вестей. Присутствие в доме восьмимесячного внука доставляло Леопольду огромную радость, но ребенок еще слишком мал, рано его учить, как он учил маленького Вольфганга. Почтовая карета не показывалась, запаздывала из-за плохой погоды – в зимнее время такое случалось нередко. Оставалось одно: написать Наннерль. С дочерью, живущей в Санкт-Гильгене, он часто переписывался.

«Маленький Леопольд любит слушать, как я играю. Он тут же перестает плакать, и я лелею надежду, что у него окажется моцартовский слух. Дал бы только господь побольше сил, чтобы успеть воспитать его: порой я чувствую себя таким старым, неужели мне всего шестьдесят шесть? Уже несколько недель от твоего брата не приходило ни строчки, и здесь, по существу, нет ни одного умного человека, с кем можно было бы отвести душу. Прости, если я надоедаю тебе своим брюзжанием, но большинство сведений о твоем брате приходит ко мне из чужих рук.

Император согласился на постановку «Свадьбы Фигаро», и в последнем письме брат твой объяснял, что все свободное время отдает опере, потому и не пишет. Я нахожу сюжет «Фигаро» скучноватым, слишком уж много там всякой интриги и суетни, для оперы эту вещь придется значительно перерабатывать. И все-таки я уверен, что музыка понравится. Надеюсь, она окупит силы и нервы, затраченные Вольфгангом на споры и ссоры, без которых, конечно, не обойтись. Говорят, правда, что этот да Понте, пишущий либретто, – человек далеко не глупый. Ему придется пустить в ход все свои способности, чтобы ублажить Иосифа».