Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

Венецианец, казалось, искренне обрадовался знакомству с Моцартом, для него это большая честь, сказал он, но, когда они подошли к обсуждению будущей оперы, да Понте напустил на себя таинственный вид: дом придворного цензора не место для подобного разговора, заявил он, и предложил пойти в ближайшую кофейню. Восторги Моцарта по поводу «Фигаро» удивили поэта,

– Ну, разумеется, я знаком с этой пьесой, – сказал он. – Нет такой пьесы, которой бы я не знал. Но вы, конечно, слышали мнение о ней императора?

Вольфгангу показалось, что они не вполне понимают друг друга. Либреттист, по-видимому, решил для себя вопрос о совместной их работе, но пока что ни словом на сей счет не обмолвился.

– Маэстро, вам действительно настолько нравится комедия? – спросил да Понте.

– Да, нравится. Насколько? Это зависит от многого. Да Понте промолчал.

– Если даже мы получим разрешение императора, какая гарантия, что либретто окажется удовлетворительным и будет соответствовать моей музыке?

– А какая гарантия, что вы не станете возражать против любого варианта либретто?

Мы держимся, словно дипломаты, прощупывающие друг друга, мелькнуло у Вольфганга.

– Почему вы изъявили желание со мной работать, синьор поэт? – спросил он.

– Вы лучший композитор Вены.

– И единственный доступный, после того как Сальери отказался от дальнейшей работы с вами?

– Я по-прежнему занимаю место поэта при императорском дворе и в настоящее время пишу либретто для Мартин-и-Солера; опера скоро увидит сцену.

Вольфганг сделал равнодушное лицо. Папа учил: никогда не следует проявлять чрезмерный интерес, иначе обязательно окажешься в дураках. Но он заинтересовался, потому что Мартин-и-Солер, хоть и не гений, был, однако, композитором опытным и вовсе не лишенным вкуса.

– Но, конечно, если вам больше по душе Стефани… Вольфганг поморщился. Нет, он не желает снова с ним связываться.

– Если я возьмусь за либретто, то сумею добиться постановки оперы. Даже «Фигаро».

– Каким образом? – Несмотря на недоверие к да Понте, Вольфганг не мог скрыть любопытства.

Поэт поднялся, перенес трость за спину и оперся на нее, приняв театральную позу.

– Это будет комедия интриги, достойная самого Фигаро, – объявил он.

– А как быть с Орсини-Розенбергом? Ведь он сам дал мне заказ на оперу.

– Все зависит только от Иосифа, что бы там ни утверждал директор. Уговорить Иосифа дать разрешение на постановку пьесы, которую он сам запретил, – настоящий подвиг. Я напишу несколько сцен, опустив всякий намек на политику. Создам любовную комедию со всякими хитросплетениями и смешными положениями. Не могли бы вы сочинить несколько арий на случай, если Иосиф захочет составить представление о будущей опере, я почти уверен, что тогда он даст разрешение. Вот был бы триумф, как вы считаете, дорогой Моцарт?

Да Понте говорил так красноречиво, так пылко, что Вольфганг в конце концов кивнул в знак согласия; он был скорее заинтригован, чем убежден, его все еще одолевали сомнения.

Спустя несколько недель да Понте вручил Вольфгангу первый акт. Это оказался почти перевод комедии с французского на итальянский, но все резкие политические выпады были опущены. Да Понте сумел Лаконично и остроумно изложить сюжет, что и требовалось для оперы-буффа. Венецианец хорошо знает свое дело, подумал Вольфганг; возможно, он не прирожденный поэт, но способный ремесленник. Первые арии «Фигаро» складывались у него быстро; сочиняя их, Вольфганг все время думал о Бенуччи, а характер главного героя находил живой отклик в его душе. Что касается женских партий и арий графа, то они давались труднее.

Тем временем да Понте обратился к императору с просьбой об аудиенции.

Иосиф охотно согласился принять поэта. Императора одолевали всевозможные проблемы государственной важности, и разговор с да Понте представлялся ему отдыхом. Иосиф не очень-то доверял новому придворному поэту, но с венецианцем никогда не было скучно, как со многими другими. Иосифа забавляла смелость его суждений. Он до сих пор помнил свою первую встречу с венецианцем.

Да Понте явился к нему с рекомендацией Сальери и попросил назначить его на должность придворного поэта.

– А сколько пьес вы написали, синьор да Понте? – спросил Иосиф, на что поэт не задумываясь ответил:

– Ни одной, ваше величество, ни одной!

– Великолепно! – рассмеялся император. – Наконец-то мы увидели музу-девственницу!

Да Понте поклонился в знак того, что bon mot [21]оценено, и Иосиф, довольный собственной находчивостью, назначил да Понте придворным поэтом. Правда, либретто его отнюдь не блистали таким же остроумием, как речь, но у венецианца всегда находились тому объяснения, и обычно весьма забавные. Тем не менее Иосифа немало удивило, что да Понте мечтает превратить комедию Бомарше в оперу. Император очень гордился своей просвещенностью, но допустить, чтобы члены королевской семьи высмеивались и порицались, не мог.