Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

В немом восторге слушал Леопольд, как уверенно играет Вольфганг неотрепетированное рондо, и думал, что нужно бы продолжить книгу о Вольфганге, которую он начал писать, когда сын был еще ребенком. Кто мог предполагать, что талант его шагнет так далеко? Этот концерт принадлежит будущему столетию, а самому ему осталось, может быть, несколько лет жизни, что бы там ни говорили дети.

Следующий вечер был посвящен только что законченному циклу струнных квартетов. Вольфганг пригласил лучших музыкантов, каких только знала Вена: Карла Диттерса фон Диттерсдорфа, Иоганна Батиста Вангаля и Иосифа Гайдна.

Леопольд знал Диттерсдорфа и Вангаля только понаслышке. Диттерсдорф слыл прекрасным композитором и скрипачом и пользовался особым расположением императоpa. Вангаль был менее известен как композитор, но считался лучшим в Вене виолончелистом.

Вольфганг представлял гостей отцу, и Гайдн сказал:

– Господин Моцарт, ваша «Скрипичная школа» сыграла немаловажную роль в моей жизни. Скрипка – мой любимый инструмент, и я считаю вашу книгу прекрасным пособием.

К его мнению присоединился Диттерсдорф, а за ним и Вангаль.

К комплиментам следует относиться с осторожностью, сначала надо разобраться в истинных причинах, побуждающих человека говорить комплименты, а потом уже решать, чего они стоят, рассуждал Леопольд, откинувшись в любимом кресле Вольфганга и разглядывая трех музыкантов. У Гайдна тот же нос, подбородок и глаза, что и у брата, но выглядит он мягче и дружелюбнее. Диттерсдорф одет, как придворный, и у него привлекательная наружность. Однако Вангаль со своим довольно-таки странным лицом – широкий лоб, втянутые щеки и слегка отвисшая челюсть – тоже пользуется в Вене большим успехом.

Диттерсдорф и Вангаль заявили, что господин Гайдн непременно должен принять участие в исполнении.

Вопреки ожиданиям Вольфганга Гайдн на сей раз не стал отказываться, а сказал, что почтет за честь исполнять квартеты Моцарта. Ему предложили играть первую скрипку. Диттерсдорф взял партию второй, Вольфганг – альта, а Вангаль – виолончели.

Если на свете существует такая вещь, как музыка в чистом виде, думал Леопольд, то вот она. Композиторы играли квартеты его сына с таким благоговением, как если бы исполняли собственные сочинения. А когда концерт кончился, Вольфганг, полный благодарности, тепло обнял друзей.

Констанца подала гостям кофе с печеньем и вино, и Диттерсдорф, желая как-то нарушить затянувшееся молчание и всех расшевелить, вдруг сказал:

– Император недавно спросил меня, что я думаю о сравнительных достоинствах Клемепти и Моцарта.

Гайдн и Вольфганг продолжали жевать, а Вангаль оторвался от своего бокала и спросил:

– Надеюсь, вы не покривили душой, Диттерсдорф?

– Разумеется, разумеется! Я сказал, что игра Клементи отличается только мастерством, в то время как игра Моцарта – и мастерством и вкусом!

– Благодарю вас, – заметил Вольфганг.

– Но Иосиф придерживается того мнения, что вы слишком расточительны в своих музыкальных замыслах.

– Император? А разве он что-нибудь смыслит в музыке?

Леопольд поморщился. Не удивительно, что Диттерсдорф пользуется у императора большей благосклонностью, чем Вольфганг. Диттерсдорф всячески старается польстить тщеславию Иосифа, в то время как Вольфганг совершенно с ним не считается. Но прежде чем он успел вставить слово, Гайдн перестал наконец есть и объявил:

– Я мечтал бы иметь хоть часть моцартовских замыслов.

– О, я сказал Иосифу, что Моцарт – один из величайших природных гениев, я не знаю композитора, обладающего таким богатым воображением, такой изумительной фантазией. Но иногда и мне кажется, что он расточает их с излишней щедростью.

– То есть зря? – насмешливо спросил Вольфганг.

– В сущности, да, – сказал Диттерсдорф. – У слушателя нет времени перевести дыхание – не успевает он схватить одну чудесную тему, как другая, еще более прекрасная, затмевает первую, и так продолжается до тех пор, пока становится уже совершенно невозможно запомнить хоть одпу из этих прекрасных мелодий.

– Я их помню, – пробормотал Вангаль, – и сожалею, что они не мои.

– Да, конечно, – ответил Диттерсдорф, – то же самое я сказал императору. Но император заявил: в операх нашего друга так громко играет оркестр, что совсем подавляет голоса певцов.

– Чепуха! – сердито вмешался Гайдн. – Моцарт – прекраснейший музыкальный талант, какой я только знаю. Эти квартеты чудесны!